Вместо этого я вот что сказал – я был взбудоражен немного, после того, как все перестали смеяться:
– Мне прошлой ночью приснился сон, в котором Уилл, пока кричал, превратился в Налду.
Я даже не задумался совсем. И Элизабет, когда налила себе еще немного портвейна, спросила меня, кто такая Налда, а я быстро ответил, что это моя тетя.
– Я с ней жил когда-то, – добавил я после этого и потом взял свой пирог и откусил большой кусок, чтобы не наговорить еще больше глупостей. На всякий случай, чтобы не проболтаться и чтобы мне не пришлось потом сразу уезжать – сейчас, когда я стал почти счастливым. И у меня почти появились друзья.
А позже, потом, когда Фрэнк и Элизабет немного поговорили о работе, а я смотрел на всякие изображения по телевизору без звука, Фрэнк наконец налил себе портвейна, сел и вздохнул так, как будто бы все в порядке. А потом у него на лице появилась ухмылка, и он еще немного посмеялся.
– Я не хочу, чтобы ты думал, – сказал он мне, – не хочу, чтобы ты думал, будто ситуация, в которой находится старый Уилл, кажется мне смешной. Совсем нет. На самом деле это все ужасно и очень грустно. Но… Мы хорошо сегодня посмеялись.
И он снова усмехнулся и посмотрел на Элизабет.
Разве нет? – спросил он у нее. – Как там твои булки, друг мой? Господи. – И они оба снова засмеялись, и я вместе с ними – правда, наверное, в этот раз слишком громко, потому что мне уже не было смешно, и пришлось притвориться.
– Потому как, – сказал Фрэнк. – иногда бывает полезно как следует посмеяться. Особенно когда работа у тебя такая, что особо не посмеешься. Как у меня или у Элизабет.
Элизабет кивнула, соглашаясь с ним, и потом, выпив оставшийся портвейн, сполоснула свой стакан, перевернула и поставила его рядом с раковиной.
– Все как всегда, Фрэнк, – сказала она, пока убирала какие-то вещи в комнате и снимала с крючка пальто. – Ведь у тебя всегда есть твои лошади, не так ли? Может быть, одна из этих твоих сложных ставок наконец сыграет и в один прекрасный день тебе больше не о чем будет беспокоиться.
И когда она сказала нам двоим «доброй ночи» и потом исчезла, Фрэнк встал, чтобы помыть свой стакан, и тихо мне сказал:
– Ну, будем надеяться… Мне это очень помогает жить, – сказал он, пока из крана текла вода. – Я знаю, тебе это может показаться странным, ведь ты так предан своей работе и так много от нее получаешь. Но чаще всего, боюсь, только вера в то, что моя ставка однажды сыграет, помогает мне дожить день до конца.
И после того, когда Фрэнк тоже ушел, а я смотрел телевизор, я вдруг стал уверен в том, что если бы он в тот момент не начал мне долго рассказывать про то, как делаются ставки, и про то, что будет, если он все сделает правильно… я точно знал, что если бы он меня неожиданно этим всем не озадачил, я бы сказал ему: «Но у меня все точно так же».
Я уже был готов это выболтать, и вот тогда бы у меня начались всякие-разные неприятности. И страшная неразбериха.
И когда я взял еще один кусок пирога, то подумал о том, как мне повезло, и о том, каким осторожным мне надо быть каждый раз, когда меня что-то станет будоражить.
10
И вот так все и продолжалось последние две недели. Я почти каждый вечер проводил какое-то время в маленькой комнате с Элизабет и Фрэнком. Иногда я там бывал только несколько минут, чтобы узнать что-нибудь про сад, а в другие разы я там сидел почти по два часа, слушал и говорил и смотрел телевизор. Чаще всего по полчаса или по часу, и вот в чем дело – что совсем удивительно: я начал думать, будто иногда, если я там нахожусь, я слишком много говорю.
Всегда, пока проходит день, я смотрю и ищу всякие штуки, которые будет здорово рассказать в следующий раз Фрэнку и Элизабет. Штуки, которые, может, заставят их смеяться или их заинтересуют. Или может, даже удивят. И иногда еще, когда я с ними, я начинаю говорить про что-нибудь одно, а потом, пока говорю, думаю про все остальные штуки, которые видел, и тогда говорю про них.
Это так, потому что у меня очень долго было не с кем поговорить, и теперь все появляется сразу. Самое лучшее – смех, когда другие люди делают так, что ты смеешься, а потом ты их смешишь, и вы все смеетесь вместе. Я уже даже забыл, когда это последний раз со мной было. Но Фрэнк в тот раз был прав, это очень важно. И до одного момента четыре дня назад мне казалось, что это лучшее, что случилось со мной с тех пор, как исчезла Налда. И что кроме появления моей драгоценности ничто не сделает меня счастливее. Но давайте я расскажу вам, что случилось за последние несколько дней, что стало для меня, может, даже еще особеннее.