– Итак… мистер Рейнеке…
И потом, все еще краем глаза, я видел, как она села прямее, и я немного повернулся, чтобы смотреть на нее иногда. И когда я это сделал, она протянула мне руку, чтобы я смог ее взять. Через какое-то время я это сделал, и мы стали сидеть, держась за руки и не глядя друг на друга. И теперь я почти не дрожал.
– Расскажите мне что-нибудь, мистер Рейнеке, – тихо сказала Мэри, подняла стакан и чуть отстранилась. Но мне было нечего рассказывать. Я еще ждал, когда она скажет мне, почему все вещи стали такие странные, и ни о чем другом я говорить не мог. Так что я ее спросил:
– Что-нибудь что?
А она сказала:
– Не знаю… Что-нибудь еще про Налду. Расскажи мне про нее.
И я спросил ее, что именно.
– Ну… – сказала она, – вроде того… сколько лет тебе было, когда она рассказала тебе про твоего отца и брильянт?
– Много лет, – сказал я.
– Так сколько же лет тебе было, когда она рассказала тебе об этом в первый раз? – спросила Мэри, и я пожал плечами. – Ну, тогда не знаю, – сказала она. – Расскажи мне другое. Когда… Сколько лет тебе было, когда Налда впервые начала кричать?
– Около восьми лет, – сказал я. – Или девяти.
Хорошо бы я об этом не проговорился, никогда. Я поднял стакан и отхлебнул немного, и когда я ставил его обратно, я надеялся, что разговоров про крики Налды уже достаточно. Но это было не так. Когда я откинулся на спинку кресла, Мэри сжала мою руку и попросила меня рассказать об этом еще.
И, в конце концов, только потому, что это было хоть немного лучше, чем просто сидеть, молчать и смущаться, я рассказал ей все, что помнил.
20
Сначала Налда кричала не очень часто. Это случалось только иногда и недолго. Именно это я и начал рассказывать Мэри, и когда я это сделал, она спросила, о чем кричала Налда. Я не смог толком почти ничего вспомнить. Она не особо много кричала о чем бы то ни было. И только в трейлере или снаружи около него.
Но каждый раз, когда она кричала, это было хуже, чем в предыдущий раз. Так и продолжалось. А когда мне было десять, к тому времени все стало совсем плохо. Она никогда не кричала на меня, Налда. Она просто кричала. Но когда все стало плохо, она стала кричать не только в трейлере или снаружи около него, а везде. И она стала кричать долго.
Иногда это случалось, когда мы работали в чьем-нибудь саду, а еще когда мы шли на работу или с работы. Или иногда, если Налда развешивала одежду, чтобы высушить ее. И даже иногда, если мы сидели в трейлере, она бросалась к двери и выскакивала на ступеньку, чтобы покричать – прямо на улице, в конце которой стоял наш трейлер.
Мэри подвинулась ко мне, когда я рассказал последнее, и положила руку на мою руку, так что теперь она держала ее двумя руками. И потому что я чувствовал, как она наблюдает за моим лицом, я повернулся, чтобы тоже ее видеть, и она сказала:
– Так что все, что ты мне рассказывал про жизнь в этом трейлере, – это правда? Я… Ох, я всегда думала, что все это было для того, чтобы выглядеть загадочно. Я пошла не по той дороге, мистер Рейнеке, с самого начала…
Я ожидал увидеть, как она положит голову нам на руки, как раньше, и я был рад, что она этого не сделала. Она просто держала мою руку в своих руках и дальше, а потом попросила меня рассказать побольше про Налду. Так что я стал рассказывать ей о людях, которые жили на нашей улице, в белых домах, поначалу они выбегали каждый раз, когда Налда начинала кричать. Как некоторые подходили к нашему трейлеру и спрашивали Налду, что случилось, смотрели, все ли с ней в порядке. Но дело было в том, что, когда эти люди подходили ближе, она начинала кричать громче. И когда они пытались до нее дотронуться, она размахивала руками, чтобы эти люди держались подальше, пока они не возвращались обратно к себе домой.
– Тебе никогда не было страшно? – спросила меня Мэри, а я ответил, что всегда было. Но еще я сказал ей, что я почему-то всегда мог сказать, когда это произойдет, и это немного улучшало дело.
Как бы это… каждый раз она выглядела так, будто собирается заплакать. Это могло случиться прямо посреди разговора, или когда смотрела на каких-то других людей, или вроде того. Но затем вместо слез из нее наружу вырывался крик. И некоторое время спустя люди из белых домов перестали приходить, когда это происходило снова. Они просто выглядывали в окна, а потом закрывали их. А люди, которые были на улице или в садах, они даже иногда кричали Налде в ответ или шли к себе домой, пока она не остановится. И вот еще что, через какое-то время совсем немногие продолжали разговаривать с нами на улице, даже когда с Налдой все было в порядке. По большей части они смотрели в сторону, когда мы проходили мимо. И если их было несколько, иногда мы слышали, как они шептали друг другу что-то вроде «бедный мальчик…». И еще какие-то вещи. Но тогда Налда улыбалась мне особенной улыбкой, и мы начинали хихикать. Потому что они не знали, как хорошо нам бывало.