Уговоры не помогали. Я сняла толстовку и чуть не умерла от стыда.
— Дальше, — велел Райвер.
Он смотрел без интереса. Может, и впрямь любил наблюдать? Господи, на мне было полупрозрачное белье, сквозь кружавчики угадывались темные соски. Они напряглись от стыда, кожа покрылась мурашками из-за прохладного воздуха и такого же взгляда. Чтобы быстрее со всем покончить, я расстегнула джинсы и рывком стянула их. Вот, пусть любуется скорее.
Но Райвер не любовался, а напряженно изучал меня. Тут он поднялся и стремительно подошел. Я затаила дыхание — трость осталась без присмотра, нужен только рывок. Сердце колотилось, Райвер стоял близко, был на две головы выше и куда сильнее. Я дернулась и сжалась, когда он отодвинул лямку бюстгальтера, разглядывая родинку.
Странное чувство; дыхание незнакомца скользило по виску, одежда шуршала при движении и иногда касалась меня. Я не отводила глаз от трости, но не была уверена, что она пригодится.
Прохладными пальцами Райвер надавил на лопатку, погладил кожу, обвел что-то. Там был шрам. Спасибо Вите Мирошниченко, в школе на химии он случайно вылил на меня какую-то гадость из пробирки. На спине остался коричневый шрам в виде кляксы.
Райвер гладил его, я готовилась кинуться к трости, когда пришло воспоминание. Оно обрушилось, как волна — сон! Когда-то ночной друг тоже рассматривал шрам и приговаривал:
— Это хорошо, носи его с гордостью.
Я отскочила и взглянула на Райвера. Но он не напоминал ночного друга, лицо того казалось уже, с более высоким лбом. Такие вещи не меняются с годами.
— Одевайся, — бросил Райвер, — скорее.
Он отошел и потер переносицу пальцами, качая головой. Его так расстроил шрам?
Когда я оделась, дверь с грохотом распахнулась. Вошел Миша и другой стражник, они взяли меня под руки и повели прочь. Наверное, еще один магический фокус. Возражать не имело смысла — Райвер показал, что не намерен помогать. Нужно было искать подход к Мише, только мы остались друг у друга в этом гадком мире.
На коже до сих пор чувствовались прикосновения. И взгляд, пристальный, холодный. Вроде ничего не произошло, но было так стыдно! От этого я забылась и едва замечала темные коридоры и окна над головой. Снова лестницы, но теперь мы спускались, и становилось еще темнее.
Вынырнув из очередного мрачного тоннеля, я увидела небольшой зал. Вместо дальней стены была кованая решетка. Прутья покрывали острые шипы, они сплетались, чтобы никого не выпустить — тюрьма! Или темница по-местному. А я думала, меня куда повели? Дура.
— Нет, пожалуйста!
Руки и ноги задвигались сами собой. Только не за решетку, только не туда!
— Не глупи, — сказал Миша.
Он отпихнул приятелей и обнял меня за плечи. Объятия успокоили, но решетка приближалась, он не собирался помогать.
— Нет, прошу тебя, — взмолилась я, — нам нужно искать выход.
Мы прошли сквозь решетку и нырнули в темный коридор без выхода. Из-за неровных стен казалось, что его выбили в скале. По обеим сторонам виднелись узкие решетчатые двери. Они отбрасывали длинные тени, похожие на шрамы.
— Стой! Ты не можешь, нам нужно уходить! — Я рванула изо всех сил и перегородила Мише дорогу.
— Выхода нет, — процедил он сквозь зубы.
Я пыталась остановить его, но он настойчиво подталкивал меня вперед.
— Потому что Райвер так сказал?
Мы об этом уже говорили, нужно придумать что-то другое! Никак; темная пещера, решетки, тени — все пугало.
— Нет, — сказал Миша.
Я вцепилась в его плащ. Только бы достучаться, меня ведь запрут здесь, запрут и оставят!
— Юля, за годы здесь столько всего было перепробовано. Пойми, мы не вернемся домой.
Голос звучал грустно и убедительно, но это не могло быть правдой. Не могло, не могло, не могло! Я смотрела на Мишу и искала сомнение во взгляде, а видела только обреченную тоску.
Он завел меня в темную камеру и застыл на несколько секунд.
— Выхода нет, — повторил он, — а в этом месте тебе будет безопаснее.
— С Райвером? Ты издеваешься?
Я опустила руки, схватилась за край толстовки, отпустила — от нервов хотелось двигаться. В голову не приходило ничего путного. А Миша пятился назад, готовился оставить меня.
— Если бы Райвер желал тебе зла, он бы велел задушить тебя на той поляне, — сказал он, закрывая решетчатую дверь, — я постараюсь навещать тебя, сделаю, что смогу.