На похоронах говорили веселее. Миша закрыл замок и исчез, будто мы никогда не встречались. Будто не гуляли по парку, не пачкали носы друг друга мороженым, будто не любили!
— Ты ошибся! — крикнула я и кинулась на решетку. — Магия влияет на нас! Райвер заставил меня остановиться, сделал что-то, и я не могла двигаться!
Миша вернулся с грустной улыбкой. Мне и такая подходила, главное, что он был рядом.
— Ты чувствовала свое тело, но его будто сдерживали? — спросил он.
Я закивала. Хоть в чем-то мы понимали друг друга.
— Со мной тоже такое было, — он слабо улыбнулся, — колдовство наложили на воздух, а не на тебя.
Миша задумался и казался как никогда чужим. Мы стояли рядом, но были невероятно далеко.
— И все? Хочешь показать, что забыл меня? — выпалила я.
Забыл так забыл. Пусть скажет, чтобы не ждать и не мучиться. Я изо всех сил впилась в решетку, хотела сделать ей больно. Глупость, но мысли занимало растерянное лицо Миши. Он смотрел вниз и не двигался, подбирал ответ издевательски долго.
— Я помню тебя, мечтал о тебе, когда попал сюда, — улыбнулся он. — Но год в этой темнице изменил меня.
— Год? Ты провел год в этом мрачном склепе?
— Или около того, не знаю, — Миша хмурился и говорил ровно, словно надеясь отстраниться, — Райвер не знал, что со мной делать. Но потом ему потребовалась помощь налди. Это был мой шанс, шанс доказать, что меня не обязательно держать в подземелье вдали от света. И я сделал все для этого. Все, чтобы меня приняли в клан. Теперь жизнь наладилась.
Миша вспоминал невзгоды и говорил все резче. Милый мой, что с ним сделали… он был один, никто не помогал ему.
— Ты напоминаешь о том, чего не вернуть, — сказал Миша и поднял голову, — твои слова заставляют надеяться на то, чего никогда не будет.
Он смотрел на меня с укором. И правильно. Эгоистка, я болтала и не думала о его душе и годах вдали от дома.
— Миш…
— Теперь я Оттон, — бросил он, — запомни.
Во взгляде читались требование и угроза. И это предназначалось мне. Мне, той, которая желала только приблизиться и помочь.
Миша развернулся и направился прочь. В эхо шагов чудилось: «Отстань-от-меня». Господи, он этого и хотел, показывал с самого начала. Ласки в первый день были всполохами угасшего чувства. Я стала чужой для него, просто девушкой из прошлого.
Такую новость не удалось осознать быстро. Она проникала в меня по капле, словно яд разносилась с кровью и травила, терзала изнутри. Не знаю, сколько простояла у решетки и когда развернулась. Сколько разглядывала свою камеру. Маленькая, мрачная, с простой кроватью, похожей на скамейку. Из коридора проникал свет факела, бугристые стены отбрасывали тени. Не на что было отвлечься, и мысли изводили.
***
Я понимала только то, что проходили дни. Ни окон, ни часов, только факел, который иногда меняли. Он трещал. Так тонко, резко, словно постукивал по мозгам. Огонь извивался, тени тоже, кровать скрипела, если на нее сесть. А если лечь, то ножки трещали. Я ненавидела, когда стражник открывал решетку, и раздавалось протяжное «и-и-и-и». Ненавидела за то, что приходил не Миша.
Спасала только надежда, что он навестит меня. Нечем было заняться, и в голове возникали образы его лица, глаз, улыбки. Как он придет и скажет что-нибудь доброе. Но этого не происходило. Разочарование сопровождал скрип кровати, треск, подвижные тени, и это отвратительное «и-и-и-и». До боли знакомые звуки, предвестники тоски.
Два раза в день стражники приносили еду и забирали ночной горшок. Наверное, утром и вечером, но я не понимала, когда был день. Клейкую кашу приходилось есть через силу, чтобы наполнить желудок. Забирая миску, стражники удивленно смотрели на меня. Иногда качали головой или поднимали брови. И Миша странно отреагировал на трапезу в лесу. Не знаю, что их не устраивало, и спросить не получалось.
Все стражники были молодыми. Опытных воинов не прислали бы нянчить одну девушку. Других заключенных не было, и от скуки мы подружились, если обмен непонятными фразами можно так назвать. Я запомнила некоторые слова. Естественно, «на-алди» звучало постоянно. Еще было «тре-елло», его говорили, протягивая миску с едой. Наверное, что-то из серии «возьми». Точно не «приятного аппетита» — ребята с выбитыми зубами, кривыми улыбками и синяками под глазами вряд ли такое знали.
Каждый раз я подбегала к ним и повторяла имя Райвера, надеясь на встречу. Время шло, известие о пропаже наверняка достигло родителей. Мама все время просила приезжать чаще, а у меня вечно находились другие дела. Господи, какими мелкими они казались сейчас. К черту все заботы, семья важнее. Папа проявлял мало эмоций, но всегда счастливо улыбался, когда я приезжала. Надеюсь, они хоть бабушке не сказали. Ей восемьдесят лет, сердце, давление…