Очередной раз, проведя впустую день в очередях, изголодавшись и основательно промочив ноги, опустошенный он поплёлся домой. Путь, выключая пару главных улиц и десяток незатейливых проулков, основой своей пролегал по тоскливому бульвару, усеянному по обеим сторонам рядами хилых ясеней и разноцветными филиалами многочисленных банков. Эти отпрыски легализации награбленного нагло швыряли в лица горожан издевательские предложения быстро решить все накопленные ими проблемы в обмен на куда более тяжкие обстоятельства, завуалированные дежурной улыбкой банковских фурий.
На этот раз финансовый порок капиталистического жульничества, который уже неоднократно опутывал Владика непомерными долгами, не мог омрачить итак невесёлых мыслей.
Остановившись, Владик запустил руку в карман брюк, сгрёб в кулак и явил свету весь свой капитал. Капитал был также жалок, как и его лоснящаяся по подпалинам уставшая кепи. Пересчет потертых никелевых монет дремлющее сознание не ободрил. Впрочем, Владик стоически отнёсся к неприветливой сумме, которая в значительной мере уступала стоимости жестяной банки пива, и небрежно высыпал мелочь обратно. Пить не хотелось совсем.
Немного поразмыслив, он прошел несколько метров вперед, уселся на почерневшую скамью и начал созерцать. Бульварные дали, доступные усталому взгляду, были пустынны. Вдоль унылых зданий, едва переставляя нездоровые ноги, бесцельно шлялась в потрясающе ветхом наряде капиталистическая скука.
Сначала взор Владика изучил трогательный ромбовидный рисунок из розовых и серых тротуарных плит. Затем его глаза скользнули по стволу ясеня с дуплом, что печалился на другой стороне дорожки и обещал рухнуть на прохожих уже в августе, переметнулись на вызывающе оранжевую кривобокую урну, украшенную орнаментом многочисленных окурков, после чего были отвлечены отъезжающей инкассаторской машиной от остеклённого по нижнему ряду темными зеркалами офисного здания.
Этот бежевый с чёрными эмблемами на дверях и овальным фонарём сирены на крыше автомобиль круто вильнул, видимо объезжая выбоину в асфальте. Затем выровнялся, фыркнул и, набирая ход, резко повернул налево, в первый же переулок. В это самое время его корпус дал сильный крен и, руководствуясь только ему известными внутренними посылами и доводами финансового дела, распахнул заднюю дверцу. Секунду спустя бронированный растяпа вывалил на дорогу неопределенного цвета увесистый тюк, а уже через мгновение, качнувшись на другой бок, с едва слышимым щелчком захлопнул неосторожно раззявленную пасть и исчез за поворотом.
Миг погодя прикованный взор Владика, ощупывающего забавный предмет, неожиданно отвлекла представшая во всей красе тощая провинциальная совесть интеллигента и заунывным голосом начала нести несусветную чушь о законном вознаграждении за подобные находки.
Сколько бы длился один из самых благочестивых монологов в мире, неизвестно. Известно, что тягучую панихиду провинциальной совести, исполняемую глубоким меццо-сопрано, самым хамским образом прервал грубый топот сильно разношенных ботинок ни как не менее сорок четвёртого размера. Это, привыкшая с рождения на лёту хватать зазевавшуюся добычу, а случайный десерт принимать исключительно за еду, а не лакомство, не имеющая никаких моральных ограничений, перескакивая декоративные ограждения, неслась чёрная совесть в образе местного тридцатилетнего голодранца. Естественно, что, заметив выпавший тюк из обласканного тайными желаниями и масляными взорами налётчиков автомобиля совесть, заквашенная на портвейном угаре городских трущоб, не собиралась читать своему хозяину поучительные выдержки из уголовных уловок для дураков. Она, подхватив своего хозяина от непроницаемых и густо оплёванных снизу дверей неприметной забегаловки, во всю прыть понесла его к неосмотрительной жертве.
Первая участница набирающих обороты событий этого не ведала. Она была скромна, имела сорок второй размер обуви, носила быстро промокающие кроссовки, а не хлябающие ботинки и, на двадцать седьмом году жизни, была довольно резва. После секундного замешательства, ушедшего на поиски ответа риторическому вопросу: – Откуда? ведь бульвар был абсолютно пуст, – и не найдя оного, она рванула наперерез беспредельной наглости, дабы не утерять может быть единственного шанса в своей жизни. Обе совести через пару мгновений лоб в лоб столкнулись возле объемного в военный цвет и с двумя крепкими широкими лямками мешка.