– А бабушка хорошо говорила по-татарски?
– Никогда и слова от нее не слышала, с чего ты взяла? – удивилась Лидия. – Тогда татарский стал кухонным языком, а все татары стремились говорить по-русски и имена меняли на наш манер.
– У нее была подруга, – вспомнила Евгения, снова перебив ее. – Имя такое интересное, как ягода или камень.
– Фируза, – кивнула Лидия, у которой всегда было лучше с памятью. – А фамилию не знаю, не говорила.
– Думаете, из-за того, что они перестали дружить, бабушка и относилась так ко всем татарам? – догадалась Аня. Тетушки синхронно кивнули.
– Парня не поделили, наверно.
– Да точно, мамка еще вспоминала иногда его. Говорила, что подруга увела.
– Это он еще офицером, что ли, стал потом?
Аня слушала их разговор, и в ее голове все яснее складывался образ юной бабушки. Ульяна Красильникова была загадкой как для дочерей, так и для внуков. Очень требовательная, на грани перфекционизма. Единственными, что она любила, был сад и яблоня. О том, что тоже считалась ее любимицей, Аня узнала уже после смерти бабушки – от тетушек.
– С папкой они жили на соседних улицах, за углом, а вот этот офицер-то был из семьи побогаче, – продолжала Евгения.
– Его отец потом собственный дом отгрохал, по тем временам это вообще редкость.
– Она же говорила вроде, что он врачом работал, так что чему удивляться. Пока мог, заработал.
– Откуда вы столько знаете? – удивилась Аня.
– Я же в музее одно время работала, там была целая экспозиция, посвященная героям войны. Да и мамка иногда обсуждала с коллегами, которые приходили в гости. Близкой подруги-то у нее всю жизнь не было.
За окном медленно наползали ранние декабрьские сумерки. Аня поежилась, представляя обратный путь по морозу.
– Куда делся тот офицер?
– Так и дожил, наверно, тут свою жизнь, – предположила Лидия. – Мамка про него уже почти не вспоминала.
– Ну не при папке же! Он так ее ревновал к нему!
– Был повод?
Тетушки переглянулись и пожали плечами.
– Наверно, нет. Она же такая ханжа была, какая ей измена. И в голову бы не пришло.
Аня вздохнула и залпом допила шампанское, поминая про себя бабушку. Уж она-то любила этот напиток.
– Ладно, мне пора. Еще в магазин надо зайти, – засобиралась она.
– И не скучно тебе одной!
– У меня же есть Карамелька! И я всегда могу позвонить вам, – улыбнувшись, Аня расцеловала в обе щеки сначала Евгению, а потом Лидию. Новенькая посудомойка, купленная ею для них еще во времена жизни в Городе, справится с горой посуды куда лучше, чем она.
А ее ждут собственная квартира и подготовка к новой напряженной неделе.
Ночью Аня спала очень плохо. Часто просыпалась, переворачивалась с боку на бок, разбудив кошку, которая недовольно мяукнула и ушла спать в свою корзинку.
Наконец ей удалось крепко уснуть в третьем часу ночи. Сон перенес ее в просторную комнату со слабым освещением и высокими потолками. У длинного стола выстроилась вереница женщин. Аня проходила мимо них и удивлялась.
Вот мама, как всегда печальная, бабушка с любимой брошкой-бабочкой на груди, прабабушка – но не такая, какой ее запомнила по фотографиям Аня, а молодая, ясноглазая. Затем ей встречались незнакомые женщины – в повязанных на крестьянский манер платках, в вышитых фартуках и сарафанах, в ярких юбках-понёвах. Каждая улыбалась, тянулась к ней и стремилась погладить по руке. Странно, но ни тревоги, ни страха Аня не чувствовала. Только узнавание, будто давно виденные в детстве фотографии вдруг ожили.
Вереница предков уходила далеко в сумрак, но что-то остановило Аню. Напротив стояла красивая какой-то резкой красотой скуластая женщина. В ее карих глазах застыли тоска и жесткость. Темные косы по обеим сторонам лица не были спрятаны под платок, а свободно лежали на покатых плечах. Она была чуть ниже Ани, но казалась куда больше и солиднее, вызывая трепет.
Протянув к ней руки, она положила что-то прямо в ее ладонь и тут же сжала ее пальцы. Аня разжала кулак и удивленно уставилась на лежащую в них железную подвеску-рыбку – будто украшение для волос или подвеска с ожерелья, вроде того, что висело на шее кареглазой женщины. Но не прошло и секунды, как рыбка ожила, превратившись в серебряную уклейку, и тут же нырнула прямо в вены Ани. По телу словно прошелся электрический ток, и последнее, что она запомнила перед пробуждением, были слезы в глазах той женщины.
Наутро Аня привычно принялась за работу. Она твердо решила ни на что не отвлекаться, а вечером купить что-нибудь к чаю и наведаться к бабушкиной подруге – ведь после рассказа тетушек уже не сомневалась, что это и была Фируза. Вдруг та расскажет что-то интересное о бабушке и их молодости? Мысль, что она может просто не захотеть или не суметь в силу возраста с ней поговорить, Аня настойчиво отгоняла. Тем более не хотелось думать про того сурового парня, видимо, ее внука.