Глава девятнадцатая. Я чавкаю не больше, чем бабушка
Вечером Лотта достала цветные мелки и большой альбом и нарисовала две таблички. На первой она вывела зелеными буквами:
НАЛЛЕ ЛАПСОН ОБЯЗАН:
МЫТЬСЯ ПО УТРАМ И ВЕЧЕРАМ, БЛАГОДАРИТЬ БАБУШКУ ПОСЛЕ ЕДЫ, ВЫТИРАТЬ ЛАПЫ, ЗАХОДЯ В ДОМ, КЛАНЯТЬСЯ, ЗДОРОВАЯСЬ И ПРОЩАЯСЬ.
На другом листке Лотта написала красным мелком:
НАЛЛЕ ЛАПСОН НИКОГДА НЕ ДОЛЖЕН:
УСТРАИВАТЬ НАВОДНЕНИЕ, БРАТЬ ВЕЩИ БЕЗ СПРОСУ, ЧАВКАТЬ, КОГДА ЕСТ МЕД, ЗАПИРАТЬ ПОЛИЦЕЙСКИХ.
— Как ты красиво пишешь, — восхитился Налле Лапсон. — Прямо загляденье!
— Эти таблички я повешу у тебя над кроватью, — объяснила Лотта.
— Это стишки? — спросил Налле Лапсон. — Мне кажется, очень похоже на куплеты из песенки.
— Надо же, — спохватилась Лотта. — Я забыла, что ты не умеешь читать. Тогда я буду тебе читать их сама, пока ты не выучишь их наизусть, потому что это все про тебя.
— Стишки про меня, — обрадовался Налле Лапсон. — Например, такой:
Налле Лапсон так хорош —
Лучше в мире не найдешь!
И еще такой:
Слава стране, королю и народу,
Налле Лапсону и его меду!
— Не совсем, — сказала Лотта. — Слушай внимательно, Налле Лапсон, сейчас я тебе прочту, что там написано.
И она зачитала ему все, что написала на обеих табличках.
— Ладно, — вздохнул Налле Лапсон и отвел глаза.
— Понимаешь, Налле Лапсон, — сказала Лотта, — мы с бабушкой тебя очень любим и поэтому хотим, чтобы ты стал хорошим, воспитанным медведем.
— Но я чавкаю не больше, чем бабушка, — сказал Налле Лапсон.
— Ну, не скажи — бывает, что и больше, — ответила Лотта.
— Ну, бывает — когда мед чавче бабушкиной каши или что она там ест, — объяснил Налле Лапсон. — Потому что мед вкуснее. Чем еда вкуснее, тем она чавче.
— Пожалуй, — согласилась Лотта.
— А теперь насчет запирать полицейских, — продолжал Налле Лапсон.
— Да уж, это нельзя ни в коем случае, — сказала Лотта.
— Тогда ты повесь, пожалуйста, такую же таблиточку полицейскому Касклунду, — сказал Налле Лапсон. — Что запрещается запирать медведей!
Когда вечером Налле Лапсон улегся на свою желтую тахту, Лотте показалось, что он что-то бормочет. Чуть приоткрыв дверь, она услышала:
— Вытирать бабушку по утрам и вечерам и никогда не запирать мед. Вытирать бабушку по утрам и вечерам и никогда не запирать мед. Вытирать бабушку по утрам и вечерам…
Глава двадцатая. Налле Лапсона напечатали в газете!
— Смотри, бабушка, Налле Лапсона напечатали в газете! Налле Лапсон, гляди, тебя в газете напечатали!
Лотта опрометью (знаете, что такое опрометь? Я — нет) бросилась к бабушке, потом к Налле Лапсону. В руке у нее была газета, напечатанная на розовой бумаге аж в самом Стокгольме. На самой первой странице красовалась большая фотография Налле Лапсона в полицейской каске и с саблей в лапе.
— Слушайте, нет, вы только послушайте, — воскликнула Лотта. — Тут пишут: «ПЕРВЫЙ В ШВЕЦИИ МЕДВЕДЬ-ПОЛИЦЕЙСКИЙ. В тихом городке Лильбакка случилась подлинная се-ен-са-ци-я. Здесь появился медведь-полицейский. Уверенной лапой он регулирует транспортный поток на углу Центральной и Новой улиц».
— Какая большая фотография! И до чего красивая! — всплеснула руками бабушка. — Вылитый наш Налле Лапсон!
— Это он и есть, — сказала Лотта.
— Вот интересно, а полицейского Касклунда запечатывали в розовую газету? — спросил Налле Лапсон.
В день на поезде в Лильбакку обычно приезжало от силы человек десять-двенадцать. Так что, когда на другой день туда прибыл первый поезд, начальник станции господин Станс глазам своим не поверил. Из вагонов вышли сотни людей, и ни одного из них Станс не знал!
Начальник станции Станс схватился было за голову и ринулся в станционное здание принять чего-нибудь укрепляющего, — когда один из этого множества шагнул ему навстречу.
— Это Лильбакка? — спросил он.
— Ну да, вот же написано, — ответил Станс.
— Это у вас такой необыкновенный полицейский?
— Да какой он необыкновенный, — ответил Станс (не читавший розовой газеты). — Прямо даже и не знаю, что вам сказать. Касклунд — полицейский хороший, — а что необыкновенный… Да нет, какой он необыкновенный? Обыкновенный полицейский.