Так вот (в случае проигрыша я готов съесть, как нынче принято, тот самый галстук): не будет. Потому что любые технологии – это всего лишь оформление человеческих отношений. А суть человеческих отношений в России сводится к тому, что ты никто. Каждый в России никто. И потому каждый так тщится доказать, что он является кем-то. Просто один для этого покупает «порше кайен», другой гоняет с мигалкой на красный свет, а третий всех и вся кошмарит. Российское неравенство в правах есть следствие этого базового положения: чтобы не быть равным другим, то есть тоже никем, делается все для получения привилегий. Ведь если все равны – Дмитрию Медведеву придется в сентябре 2010 года лично идти в паспортный стол, после чего его две недели должны не пускать без паспорта в Кремль, а также на борт самолета. Будь иначе – Владимиру Путину придется ехать к 7 утра в районную поликлинику и выстаивать очередь за талончиком к врачу.
Если люди являются кем-то, если они ценны сами по себе, то им не нужны паспорта вообще, как они не нужны европейцам, которые их используют лишь для поездок за пределы ЕС, как не нужны паспорта американцам, садящимся в самолет по водительским правам. Потому что они там равны и не хотят создавать лишних проблем таким же равным. И я не знаю, сколько еще сотен лет должно пройти в России, чтобы мы к этому пришли.
…Впрочем, жаловаться грех: новый паспорт, словно бетховеновский сурок, всегда со мною. У меня много дел: надо переоформить, например, во всех банках паспортные данные. Название учреждения, выдавшего новый паспорт, состоит из 14 слов и 102 знаков, что не вмещается ни в одну банковскую форму, но мне милостиво разрешено сокращать: «ТП № 60 ОУФМС РФ ПО СПБ И ЛО».
И я от этого практически счастлив.
Шесть соток чужой земли
Если ареал обитания сократить с одной шестой суши до шести соток, все страхи, надежды и социальные коды народа окажутся прямо под носом – и расцветут, как махровые маки в моем садоводстве под Питером
Взгляд с крыльца: разделяй и властвуй
В нашей семье с начала мая по октябрь – дачный сезон. Это значит, мы с женой каждую пятницу набиваем багажник продуктами и едем за 130 километров под Выборг, где среди лесов затеряно садоводство, в котором ведет натуральное хозяйство моя теща Марь Николавна.
Условия быта, в которых выполняют продовольственную программу садоводство в целом и моя теща в частности, таковы, что меня больше чем на выходные не хватает. Перебои с электричеством – обычная вещь. Ни канализации, ни газа, ни водопровода (не считая огородного, с мутной желтой водой из ручья). Именно здесь я легко верю в страшилку, рассказанную знакомым силовиком: что «Газпром» де-факто – банкрот. Поскольку зарубежные покупатели у него тают на глазах (это правда, поставки газа в Европу сократились на 38 %, там теперь покупают норвежский газ), а внутренний потребитель отсутствует. Что тоже правда: мы с тещей газ на даче не потребляем ни в каком виде, в отличие, скажем, от моих друзей, живущих в собственных домах во Франции. В России я вообще не знаю ни одной дачки с подведенным газом, хотя именно газификация загородных поселков и должна быть, на мой взгляд, сферой социальной ответственности «Газпрома», а не спонсирование отечественного «Зенита», немецкой «Шальке-04» и уродование крыши Петербурга саморекламой: одна полыхает аккурат над крейсером «Аврора».
Вот так моя теща и живет: без газа, дамою полусвета и полуводы, ради сбора которой нам с женой велено тащить на дачу любые емкости: эти емкости в виде ржавых ведер, кастрюль, ведерок из-под краски и чайников разбросаны там и сям по участку, образуя couleur locale, местный колорит.
Однако моя теща – невероятно легкий человек. То есть неизменная солнечность, с которой она катится пушинкой по жизни, заставляет ее, не замечая, преодолевать обстоятельства, которые другому человеку, критично и рационально мыслящему, кажутся непереносимыми. И это делает ее очень русской, то есть искренне живущей одним днем. Однако я был бы слеп, если бы не видел, что эта русская легкость принятия судьбы есть оборотная сторона ее столь же искреннего эгоизма.
Ну вот последняя печальная новость: на даче умерла семнадцатилетняя Дашка – кошка, которая, кажется, была для моей тещи не просто самым близким, но и любимым существом (и, должен честно признать, по отношению к Марь Николавне куда более отзывчивым, чем я). Теща встретила нас на даче в слезах: