Выбрать главу

— Наконец-то стало прохладнее! А то целый день вздохнуть нельзя было. Раскроешь рот — и казалось, вдыхаешь жар раскаленного очага. — Элиас Франк дружелюбно обратился к Вольфу и повернул к нему голову. Он говорил таким тоном, будто никакого суда не было и в помине, будто и не присудил он Вольфа к уплате штрафа. А вот просто они случайно встретились и теперь не без приятности поболтают.

— Да, страшно жарко было весь день, — подхватил Вольф, охотно перенимая интонации Франка.

Рядом с нарядным и крепким Элиасом Вольф выглядел состарившимся, изнуренным, больным. Его серый шерстяной плащ так свалялся и измызгался, что шерсть напоминала скорее грязный войлок. Маленькая бурая шапка была плотно нахлобучена на голову и ясно было, что под шапкой не волосы, а плешь. В отличие от смуглолицего, темноволосого и темноглазого Элиаса, Вольф был бледнокожим, светлые глаза глубоко западали и глядели с невольной угрюмостью, растрепанная бородка и длинные растрепанные бачки вовсе не украшали его худое лицо. И лицо это было вытянутое какое-то, морщинистое — все в сетке мелких острых морщин — с запавшими щеками и бледными губами. Не так уж трудно было понять, что этот человек болен, а короткие приступы кашля, которые он и не пытался сдерживать, заставляли предполагать болезнь легких.

Судя по его языческому имени — «Волк», напоминавшему о тех уже далеких временах, когда местные жители поклонялись диким зверям, полагая их умнее и уж во всяком случае сильнее людей, Вольф являлся потомком тех германцев, что где-то в пятом веке под влиянием проповедников с Востока обратились в иудейство. О его германском происхождении свидетельствовали и его светлые глаза и светлая кожа.

Элиас знал Вольфа с детства. Маленькими мальчиками они изучали в школе одного из раввинов основы иудейского вероучения. Оба запомнили холодные зимние дни, когда маленькие ученики стремились подобраться поближе к жарко натопленной печи, непонятные буквы и слова древнееврейского языка, так не похожего на родной франконский германский диалект, и кнутик сурового учителя, частенько опускавшийся на их детские худенькие ручки.

Не то чтобы Элиас часто думал о Вольфе, нет, пути их рано разошлись. Но, бывая изредка в еврейском квартале, что-то он такое слышал о том, что Вольф был дважды женат, овдовел, трое его детей умерли во время эпидемии какой-то детской горловой болезни. Но главное, неясно было, отчего сейчас Вольф выглядит таким измученным и обносившимся. Да, понятно, что он болен, но ведь кое-что должен был он скопить… Ведь он с юности овладел доходным умением — водил корабли по Верхнему Рейну. Первые навыки лоцманского дела преподал ему еще дед — опытный лоцман, добиравшийся далеко на Восток, до полноводной реки Идыл, и дальше — до арабских царств. Конечно, Вольф так далеко не заплывал, к путешествиям охоты не имел, но все же хорошо жил и считался человеком состоятельным. И что же с ним сталось?

Некоторое время они шли молча, очень несходные друг с другом. В сущности, Вольф следовал за Элиасом, не спрашивая, куда они идут.

— Я дам тебе денег — внесешь в магистрат, — первым заговорил Элиас.

Вольф ощутил его дружелюбие и со вздохом поблагодарил. Чувствовалось, что он уже расслабился, успокоился и понимает, что все дурное на сегодняшний день миновало, и не будет никаких насмешек и не станет Элиас спрашивать, как это вышло, что он, Вольф, так явно бедствует. И вот, почувствовав, что Элиас сам спрашивать не станет, чтобы не обидеть Вольфа, Вольф сам вдруг захотел с ним поделиться, посетовать на свои несчастья.

— Видишь, не очень-то мне везет, — начал Вольф осторожно.

— Бывает, — дипломатично заметил Элиас.

Вольф сумбурно принялся признаваться, что болезнь лишила его возможности заниматься лоцманским ремеслом, и вот приходится теперь шататься по окрестным деревням, скупать у крестьян по дешевке разное старье и затем сбывать его горожанам победнее; одним словом, изворачиваться приходится. Элиас и сам успел догадаться, что в жизни Вольфа происходит нечто подобное, и потому слушал вполуха. Пожалуй, здесь другое было интересно: неужели Вольф так ничего и не сумел прикопить на черный день? Или какие-то обстоятельства лишили Вольфа денег? Но не то чтобы Элиас Франк так уж сосредоточивался на этих соображениях, в конце концов у него была своя жизнь, Вольф никогда не был ему близким другом и не таким уж сильным было теперешнее любопытство Элиаса.

Между тем, Вольф вполне оживился и даже позволил себе некоторую откровенность.