Из тумана, стелющегося над железнодорожными путями, донесся гудок приближающегося к станции поезда. Тайя встала первой, наклонилась за своим саквояжем.
— Лиссет, прости, пожалуйста, — произнесла я, охваченная вдруг чувством вины.
— За что? — удивилась лисица, доставая из кармана жакета три купленных заранее билета на поезд, в дамский вагон.
— Ты, да и Тайя тоже, вынуждена покинуть Эллорану, бросить все… из-за меня.
— Только не начинай заниматься самоедством. Шель, ты моя сестренка по духу, а сестер не оставляют одних в беде.
— Ты уже не первый раз так меня называешь, — вспомнила я. — Но мне всегда казалось, что это просто выражение такое, — ведь и члены братства вопреки названию друг другу не братья, не кровные и даже не по духу.
— Во-первых, все оборотни держатся друг друга, независимо от вида. Нас не так много осталось и времена сражений за охотничьи угодья давным-давно прошли. Большая часть суши все равно принадлежит людям, которые нашего мнения по сему поводу не спрашивали и не думаю, что когда-нибудь спросят. Во-вторых, мы держимся друг друга как женщины. В нынешнем мире, при всей борьбе за равноправие, за высшее образование для всех, для девушек в том числе, женщины так или иначе остаются уязвимыми, зависимыми от мужчин и если мы не будем помогать друг другу, то на кого нам еще рассчитывать? На себя-то не всегда получается, как ни печально. И, в-третьих, бывает, встречаешь человека или нечеловека не твоего вида, совершенно незнакомого, но с которым чувствуешь близость или желание помочь, защитить. Ледышка, помнится, называл это страстью к подбиранию беспризорных котят на улице, — Лиссет улыбнулась задумчиво. — Возможно, отчасти так и есть. Иногда ваши жизни пересекаются на короткий срок, и со временем вы расходитесь, иногда остаетесь вместе надолго, порой до самой смерти. Это не любовь между мужчиной и женщиной, не кровные узы, не магическая привязка, а скорее крепкая дружба, родство душ. Мы, оборотни, в таких случаях и говорим: сестра или брат по духу. И ты не поверишь, Шель, но когда я впервые увидела тебя на балу, ты действительно напомнила мне котенка, настороженного и любопытного одновременно.
— Норд называл меня котенком, — призналась я.
— Странно, и откуда сразу у двоих возникла одинаковая ассоциация в отношении тебя? У тебя в роду, случаем, оборотней из кошачьих не было? — спросила Тайя.
Я покачала отрицательно головой. Не думаю.
Поезд неторопливо поравнялся с перроном, остановился, выпуская серые клубы дыма из трубы локомотива. Мы с Лиссет поднялись со скамейки, взяли свои саквояжи. Мой совсем чуть-чуть оттягивал руку весом «Лисьих сказок» и, хотя футляр с жемчугом, уложенный на книгу, легок, мне казалось, будто я чувствую и подарок Дрэйка.
Сердце рвалось обратно, желало вернуться к любимым, отыскать, согреть, обрести заново, но желания эти сейчас не имели значения. Отныне важна только безопасность нашей малышки. Нельзя допустить, чтобы кто-то причинил ей вред, чтобы принесенные Норданом и Дрэйком жертвы оказались напрасными.
Поезд отошел от станции, сначала медленно, вальяжно, затем поехал быстрее, увереннее под стук собственных колес. Глядя, как за окном вагона исчезла станция, как потянулись дома поодаль, я коснулась кольца, скрытого от чужих глаз под черной перчаткой, погладила серебряный ободок через кружево.
Иногда вера в чудо — все, что нам остается. Даже необоснованная, даже глупая. Вера и искра надежды в сердце, которую предстояло хранить, какой бы срок разлуки ни был отпущен. Даже если придется беречь искру до самой смерти.
Эпилог
Девушка, опирающаяся на руку Пейтона Лэнгхэма, миниатюрна и даже в широкой накидке с капюшоном казалась тоненькой, невесомой почти. Нежное, юное лицо, скрытое сейчас низко надвинутым капюшоном. Густые темно-каштановые волосы под плотной черной тканью. Ясные зеленые глаза под длинными, словно у фарфоровой куклы, ресницами. Впрочем, внешность невинной девы Пейтона не обманывала. Как никто другой он знал, что его спутница способна с легкостью разорвать горло возможному противнику, задушить или прокусить вену, введя в кровь смертельный яд.
Знал. И всякий раз, увидев девушку, боролся с инстинктивным человеческим страхом перед змеей, перед ее силой и хищной сущностью и с едва контролируемым желанием обладать этой красавицей, сделать ее своей и только своей.
Говорили, будто ламии способны приворожить любого смертного мужчину, будто взгляд их подобен стреле бога любви, без промаха разит наповал, и нет спасения тому, на кого обратит колдовской взор свой полуженщина-полузмея.