4
С великим рвением взялась Мири-Милка за расследование, ибо задета была самая чувствительная струна ее души: жертвой мужского скотства стала беспомощная женщина. Обычно старейшины как бы невзначай обсуждали с волонтеркой продвижение дознания, а та действовала по своему разумению и с искусной неприметностью направляла их шаги к цели.
Нет нового под солнцем. И первым делом Мири-Милка вспомнила древнее преступление мужеложства в Сдоме. “Неискоренима мерзость в сердцах мужчин, – подумала она, – вот и на долю Гивы пришлась беда. Ах, кабы моя воля, сделала бы с нашими негодями, что Господь сотворил с нечестивцами Сдома – слепотой их поразить, серу и огонь на головы им пролить!”
Начиная выяснение любого случая, Мири-Милка следовала простому и почти безотказному правилу – искать интерес, иными словами, докапываться, кому и какая польза от преступления. “Мужеложцы и насильники? – рассуждала она, – похотью отравлена кровь чудовищ, первое дело для них – утолить свинское сладострастие, хотя и алчность им не чужда. Надеюсь, старейшины до них доберутся. А левит и слуга? Они были с наложницей. Люди эти хоть и не из Гивы, а разузнать о них мне под силу, а потом и повстречаться с ними придется.”
У Мири-Милки не бывает скидок на престиж, и лицеприятие чуждо ей. Разве можно левита в дурных намерениях подозревать? И могла ли быть корысть у несчастного отца убитой наложницы? А слуга – вообще человек маленький! Но Мири-Милка проверит всех и всё!
5
Городские ворота Гивы – строение основательное, величиной немалое, двухэтажное. Наверху помещался апартамент для конфидециальных бесед старейшин с горожанами. Нынешним утром выстроилась очередь из свидетелей – соседей, проживавших рядом с роковым домом. Бнаяу и Баная вызывали их по очереди и строго спрашивали – что слыхали, в какое время, знакомы ли голоса злоумышленников? Остереженные от лжи, а равно от преступного сокрытия правды, трепещущие от страха люди говорили, что знали, а чего не знали – о том молчали.
Присутствовал при сем юноша из судейских. Он хоть и косноязычен был, но памятью обладал выдающейся. Всякое сказанное слово запечатлевал в голове, будто вечные письмена на камне вырубал. Понимать его речь умели только Бнаяу и Баная, и это обстоятельство частенько спрямляло пути городского правосудия. Когда случалась надобность, старейшины оглашали на понятном языке суть его бормотания.
Бнаяу и Баная выяснили, что в злополучную ночь на месте преступления поначалу вой стоял многоголосый. Вдруг возникла громкая перепалка, а потом большинство крикунов куда-то пропали, остались только два горлопана. Несколько свидетелей утверждали, что голос одного из сбежавших показался им знакомым, и они назвали имя.
Итак, найден след, появилась первая ниточка. Человека надо арестовать и заставить говорить.
6
Мири-Милка навестила гостеприимного Менахема, приютившего на ночлег путников, да в недобрый час. Разумеется, она была знакома с ним, и дочь его Нааму отлично знала – на ее глазах девочка росла. “Невеста уж, небось!” – подумала Мири-Милка.
– Мир дому твоему, почтенный Менахем!
– Здоровья тебе и всем нам, Мири-Милка! Дай Бог подольше не стариться! Будем трудиться, и пусть один за плугом ходит, а другая материи ткет! Поклонись, Наама, тетушке Мири-Милке!
– Я вижу, Менахем, физиономия у тебя довольством лоснится, и на мордашке у твоей красавицы радость написана. Говори, не таись, в чем причина?
– Обязательно скажу! С тобой первой, Мири-Милка, поделюсь доброй новостью. Наама замуж собралась. Полюбил ее молодой статный парень, и дочке он приглянулся. Чего ты конфузишься, глупенькая? Любовь – гордость, а не стыд! Принеси-ка лучше фруктов гостье нашей!
– Рада за обоих. Все подробности из вас вытяну, только не сейчас, а немного погодя. Прошу простить, но сначала я должна напомнить о грустном. За этим и пришла.
– Я так и подумал. Расскажу, что знаю. Вечером я возвращался с поля после трудов дневных. Вижу, сидят трое людей неприкаянных, двое мужчин и женщина. Расспросил их. Они держали путь из Бейт-Лехема в свое поселение на Эфраимовой горе. Ночь застала их в Гиве, и я предложил им прибежище до утра.
– Как представились они тебе, Менахем?
– Главный среди них – некий левит Цадок. Женщина – это наложница его, Дина. С ними был слуга по имени Ярив. Мы отужинали и разговорились. Цадок поведал мне, что изгнал Дину по неразумию, вскоре раскаялся, потому как она бесконечно дорога ему, и забрал ее обратно от отца, что живет в Бейт-Лехеме.