Она тут же принялась стирать остатки крови, закусив губу. Должно быть, она высохла и теперь неприятно стягивала кожу. Когда ее пальцы нырнули внутрь, Дари прикрикнул:
— Не вздумай вымывать мое семя!
— Я не хочу забеременеть! — Возразила нитарийка дерзко.
— Мне все равно, что ты хочешь, — хмыкнул он. Как у любого пустынного воина, мысль о том, что женщина понесет от него ребенка, вызывала у Дари нутряной глубинный отклик. Что-то горячее в основании позвоночника взрывалось и поднималось горячей волной к горлу. И сразу снова хотелось женщину.
Если бы не строгий религиозный запрет лидеру до тридцати лет иметь наследников, Дари уже давно завел бы не меньше двух полков сыновей и сотню-другую девчонок. Но пока он не имел права на детей, так сказали боги. И боги же заботились о том, чтобы ни одна из его наложниц не понесла от него, как бы глубоко он не вбивал в нее свое семя, когда кончал.
Он протянул руку и помог девчонке выбраться из ванны. Надо было запомнить ее имя… но зачем? Она не обладала искусностью нитарийских шлюх, а ее невинность ему скоро наскучит.
Он снова опрокинул ее на постель, сдернув шелковую простыню, испорченную кровью невинности. Под ней была еще одна, куда ничего не протекло.
— Опять?! — С ужасом спросила девчонка, когда он пристроился рядом, глядя на нее с вожделением. И зажмурилась от ужаса, сжавшись в комок, как будто опасаясь удара.
— Нет, — Дари ухмыльнулся. — Будь моя воля — я бы драл тебя до утра, но ты же будешь только скулить. Пусть все заживет.
Девчонка старательно пыталась не уснуть, но ее переживания смеживали веки неотвратимо и когда она свернулась клубочком и заснула, Дари поднялся и сам пошел к ванне.
Разводы крови на члене казались ему прожилками золота в камне. Удовлетворения в нем не было ни на йоту. Один раз, да еще такой аккуратный — не то, что любил Властелин Черной Пустыни. Для того и возил с собой не меньше десятка горячих сучек даже на самые легкие набеги. Чтобы можно было менять одну на другую, когда они начинали скулить под его ударами. Выбрасывая уставших и заменяя свежими и сильными. Чтобы они кончали под ним с визгом и криком, а он продолжал драть и драть, вбиваясь по самые яйца.
Эта мелкая нитарийка даже приблизительно не была похожа на то, что ему нужно. Подарок, конечно, редкий. Но вот он ее уже порвал — и редкость испарилась. Это как открыть старое вино и отпить глоток. На утро оно уже превратится в уксус, а тебе только и останется, что воспоминание о том, что только ты попробовал его истинный вкус.
Девочка, однако, ему нравилась. Она была какой-то особенно чистенькой и невинной по сравнению с уроженками пустыни и даже рабынями из других стран. Может быть, потому что ее кожа была светлее. Или потому, что ее губки, те, что между ног, аккуратно прикрывали ее дырочку, тогда как у девиц из пустынных племен они были видны, даже когда они просто стояли, сдвинув ноги.
Дари знал, что цветок у всех женщин разной формы, еще бы ему не знать. Но тех, у кого он плотно закрыт, как бутон, ему раньше не приходилось встречать. И хотя многие совершенно невинные и неприлично юные стонали на его члене, впервые рвущем преграду, и у них были широкие и длинные лепестки, он все равно подсознательно продолжал считать, что по-настояему невинны те, у кого цветок закрыт.
Надо же… Нитарийка — и невинная даже с виду. Может быть, только это ее свойство помешало ему оттрахать ее до состояния тряпочки, невзирая на боль и незажившую рану. Она была покорна и чиста. Он возьмет ее еще раз, когда она заживет.
Молчаливая и дерзкая. Невинная и развратная. Не пытается угождать и боится, но старается не показать страх.
Дари чуть не забыл, что сегодня вечером собирался хорошенько опустошить яйца, а вовсе не возиться со своим подарочком. Редкость — не редкость… он тот, кто ел с тончайшего золота у королей этого мира и ел с него кости, которые не будут жрать собаки. Ему было наплевать, если бы он ее сломал и порвал. Но что-то его остановило.
Узенькая, нежная, трепещущая под прикосновениями. Невинный цветок.
Иногда он любил в ярости прийти в свой гарем или на аукцион рабынь и найти самую нежную на вид, чтобы к утру она валялась на коврах вся залитая его спермой с вывороченными губами и опухшими дырками, вытраханная до предела, обкончавшаяся и изломанная, в следах плетей и синяках. Даже удовлетворения после таких ночей было сильнее.
Этот невинный цветок хотелось развращать постепенно.
Странное ощущение. Странные мысли. Непривычные.
Дари нахмурился, не понимая сам себя.
Он лег рядом с ней, сопящей как ребенок, хотя она явно была взрослой, и смотрел долго-долго, пока его самого не сморил сон.
Утро
Я проснулась, не сразу поняв, где я нахожусь. Целую минуту я нежилась в мягкой кровати, думая, что я у себя дома, с мамой, что скоро она придет будить меня на завтрак и впереди будет прекрасный новый день.
И даже руку мамину почувствовала, как она гладит меня… вот только почему сначала по плечу, а потом по бедру, а потом забирается между ног?
Я распахнула в ужасе глаза и встретилась взглядом с мужчиной, лежащим рядом. Черные его глаза смотрели огненно и жадно. Одну руку он закинул за голову, а вторая блуждала по моему телу, забираясь в самые интимные уголки.
Я вспомнила. Все вспомнила. И проклятый перевал, и плен, и невольничий рынок, где меня лапали все подряд. И то, что было вчера. В этой спальне. С этим мужчиной.
Я так устала, что заснула рядом с ним, с человеком, который взял меня.
Дари! Его зовут Дари, я вспомнила.
Он смотрел на меня, сощурив жестокие черные глаза, словно знал, о чем я думаю. А я ни о чем не думала. Я не понимала, что происходит. Неужели он собирается продолжить? Но я больше не представляю для него никакой ценности.
— Доброго утра, нитарийская красавица. Как твой цветок?
Несколько секунд понадобилось мне, чтобы понять, что за цветок он имеет в виду. Волна горячего стыда затопила меня с ног до головы и я подскочила с кровати, рванувшись куда-то в сторону. Понятия не имею, куда я собиралась, но Дари все равно не дал мне возможности сбежать, поймав за талию и опрокинув в ворох одеял и перин. И навис сверху.
Мне хотелось вырваться, не хотелось, чтобы он касался меня. Он вчера использовал меня для своего удовольствия, не думая о том, что я чувствую. И больше всего мне хотелось исчезнуть и чтобы он никогда меня не касался. Я была согласна даже отправиться в общую камеру с рабами, если мне дадут там забиться в уголок.
Но Дари даже не собирался давать мне свободу. Он нависал сверху, изучая меня своим мужским плотским взглядом. От которого все внутри сжималось и пульсировало и пересыхало во рту.
Я облизнула губы и поняла, что сделала ошибку. Дари мгновенно напрягся и вперился взглядом в мой рот. Его рука прошлась по моей голове, пальцы зарылись в волосы и он потянул меня к себе, накрывая своим жадным ртом мои губы.
Наглый язык ворвался мгновенно и завладел мной, не ощущая сопротивления. Пока я пыталась понять, что делать с ним, хозяйничающим у меня внутри, как Дари одной рукой подхватил меня под бедра, оторвался от губ и перевернул меня на живот, уткнув лицом в подушку. Я почувствовала, что он был сзади, почти прижимаясь к моей попе чем-то горячим. Ладони уперлись в кровать по сторонам от моей головы.
Я спровоцировала зверя в Повелителе и теперь должна была расплатиться.
Дари качнулся вниз, и горячая головка члена уперлась мне прямо между ног… Туда, куда обычно… Куда нельзя!
Меня затрясло от понимания, что все слухи о пустынных варварах могут оказаться правдой. Они делают это не только для рождения детей, но и другими, противоестественными способами.