И все.
Только в тот момент, когда мы выехали из города и за окном начала стелиться красноватая пустыня, я поняла, что возможно больше никогда не увижу родную страну.
Ведь никто не знает, где находится замок Властелина Черной Пустыни.
Прошлое
Я всегда думала, что Нитари — страна не лучше и не хуже других. В академии рассказывали, что она развивается быстрыми темпами, что ученые изобрели огнестрельное оружие, хорошие лекарства и прочные ткани, тогда как в остальных странах дикари до сих пор сражаются мечами, лечатся зельями и носят шкуры зверей. Звучало это странновато, потому и не верилось.
Тем более, что туристы из Омови, Кадея и Исляндии, иногда встречавшиеся в столице, выглядели вполне цивилизованными людьми, хорошо одетыми и знающими нитарийский. Они не бросались на прохожих с кинжалами, уважали женщин и даже на высокие дома, которые в последнее время строили в городе, не глазели.
Девчонки из академии иногда даже встречались с ними и потом томно закатывали глаза. Мол, конечно, те в постельных утехах не так искусны, как местные мальчики, зато добирают размерами и горячностью. Когда охватывает такая страсть, уже неважно, что красавец из Кадея совершенно не умеет пользоваться языком. И без его языка бывает хорошо.
Я, если честно, не особенно интересовалась такими разговорами. Мама говорила, что я чуть-чуть отстаю в развитии и непременно догоню, когда мне исполнится двадцать и больше. Она сама оставалась невинной аж до двадцати пяти, пока не встретила моего отца. И уж тогда-то оценила все знания, которые ей вкладывали в голову старшие сестры.
Они с отцом и правда были не разлей вода, постоянно тискались и целовались как подростки, и я все свои юные годы закатывала глаза и фыркала с отвращением, когда заставала их при страстном поцелуе.
Отец только радовался. Ему очень нравились новые веяния в политике Нитари — не выдавать женщин замуж, а разрешить им владеть имуществом и жить самим по себе. Он и представить себе не мог, что меня, его принцессу, коснется какой-то мужлан. Тайком он подбадривал меня и одобрил, когда вместо курса семейной жизни, где учили ублажать мужчин, я взяла верховую езду, фехтование и танцы.
Он утверждал, что когда я влюблюсь, природа подскажет мне, что делать. Нечему тут учиться. Потому-то Дари и удивился, встретив меня. Бедный, бедный Дари, попадись ему хоть одна из моих подруг, он остался бы доволен ночью с ней.
Но я всегда была не такой, как все. Всегда.
Родители меня любили, хоть и была я чрезвычайно непослушной. Никогда не возвращалась домой вовремя, дружила с теми, с кем родители не одобряли и соглашалась на все авантюры, на которые только могла. Я даже впервые поцеловалась только назло родителям, когда они начали нудеть, что мне нужно быть осторожнее с мальчиками.
Его звали Матир. Это был синеглазый кудрявый мальчишка, очень красивый и как я потом узнала, страшный бабник. Он поставил себе целью перецеловать всех девчонок в академии. Но тогда я этого еще не знала. Меня подвело то, что я никогда не интересовалась сплетнями и кто с кем кувыркается на сеновале академии. Говорят, там даже выстраивалась очередь, ибо в комнатах было слишком хорошо все слышно и попадало от преподавателей.
Но целоваться можно было где угодно и как оказалось я только чудом нигде не застала Матира с моими подругами. Кажется, он даже поспорил, что последняя девственница академии, как меня называли, падет в его объятия.
Ради своей победы он даже стал кататься верхом, хотя, аристократ, он умел это с детства и ненавидел всей душой. Он даже фехтовал со мной и давал мне выиграть, хотя и в этом деле был лучше всех. А уж танцевал как…
На танцах он меня и подловил. У меня никак не выходил один танец, который учителя называли «танец доверия». Я все время путала фигуры и не понимала логики движений. И как мне не объясняли, я снова и снова оттаптывала ноги своим партнерам.
Когда в танцкласс пришел Матир, учитель наш сам бросился ему в ноги, умоляя научить меня танцу.
Этого ему и было надо.
Он сразу объяснил мне, что название танца — не простое. Оно отображает именно то, чего мне не хватает. Нужно просто позволить мужчине сделать с тобой все, что он хочет.
При этих словах дыхание Матира становилось более шумным и он трогал кончиком языка губу. Я как завороженная смотрела на это, но одергивала себя, сбивая лишние мысли.
Представляю, какую досаду испытывал этот аристократический болван! Он-то думал, что спор давно решен, а я даже не соглашалась на уроки наедине в старом саду за академией.
Представляю, как надо мной все потешались.
Но однажды в пустом танцевальном зале, когда Матир вел меня в танце, требуя смотреть ему в глаза, а не под ноги, я вдруг почувствовала что-то странное. Будто я могу вообще закрыть глаза и позволить своему телу следовать его судьбе. Только сначала прижаться ближе к мужскому телу…
И все получилось. Мы протанцевали весь «танец доверия» с начала и до конца, я ни разу не споткнулась и ни разу не отвела взгляда от глаз Матира, только чувствуя его тепло… А в конце я качнулась к нему ближе и ему оставалось только прижаться к моим губам и скользнуть языком внутрь.
Я очень испугалась, когда поняла, что больше не владею собой. Что меня тянет в какие-то темные глубины, которых я никогда не пробовала. И если бы в этот момент в зал не ворвались мои сокурсники с воплями, что Матир победил, не знаю, чем бы все кончилось. Во всяком случае, он уже снял с меня жакет и расстегнул несколько пуговиц на блузке, которые я застегивала, вся красная от смущения.
Он был тоже раздосадован. И даже не пощечиной, которую я ему дала, а тем, что ему не дали довести дело до конца.
С тех пор я не приближалась к мужчинам ближе чем на метр, помня о том, как поглотила меня темнота и как в ней было жарко и сладко, хотя разум был совершенно против.
Все изменилось в день парада. С утра мы с мамой ругались ни о чем. То я не хотела пить молоко, то она требовала, чтобы я убиралась в своих комнатах, то еще какая-то ерунда, совсем не стоящая внимания. Тогда мне казалось, что происходит что-то важное, что я отстаиваю себя…
Но когда она наказала меня тем, что не взяла на парад, я сдуру крикнула, что она меня никогда не любила. Это были последние слова, которые я сказала своей матери.
Говорят, на параде одна из лошадей, купленных в Черной Пустыне, до сих пор весьма смирная и красивая как дьяволица, вдруг взбрыкнула и понесла. Вслед за ней сошла с ума вся упряжка восточных лошадей и огромная карета, которую они тащили, понеслась по улицам столицы как обезумевшая. Толпа рванула в разные стороны, спасаясь от беды, а вот мои родители, увлеченные друг другом, как обычно, не успели спастись, оказавшись прямо на перекрестке. Лошади разделились — две рванули в левый переулок, две в правый, а карета разбилась о фонарный столб, за которым стояли мои родители. Что от них осталось мне даже не показали.
После похорон я осталась совсем одна в нашем огромном и шумном когда-то доме. Мои сестры давно вышли замуж и уехали, а мне было некуда. Но я была уже совершеннолетней и меня оставили в покое. Я так думала, пока внезапно не выяснилось, что Нитари все же не настолько прогрессивная страна, как думал мой отец. И женщина, конечно, может владеть домом, но это странно. И лучше бы ей найти мужа.
Так говорили все.
Абсолютно все.
Первым ко мне посватался мой дядя. Это было так дико, что я орала и швырялась в него горшками, пока он не убежал, прикрывая голову.
Но все только начиналось. Дальше ко мне стали ходить все, от мала до велика. Старые мужики, которые схоронили жен, молодые мальчишки из академии, лучшие мужчины города, словно я была лакомой начинкой для пирога. Девчонки бесились, а я не понимала, почему вдруг ко мне такой интерес.