— Проходи, — сказал ледяной голос.
Сразу захолонуло сердце и подкосились колени.
Перед глазами все плыло. Я даже не видела, что меня окружает. Знала только, что интерьер в белых цветах, но муть от ужаса и слез мешала разглядеть даже пол, по которому я ступала.
В голосе не было ничего хорошего — ни теплоты, ни приветливости. Только лязг оружия и плеск крови. Так мне казалось. Безумно властный голос, которому хочется подчиняться, и я подчинилась.
Глаза от пола не поднимала, лишь сделала несколько шагов в комнату и остановилась.
Сзади осталась открытая дверь, куда еще была надежда сбежать, но голос коротко приказал:
— Дверь.
И я, сама не поняв, как, подчинилась снова, захлопнув ее за собой. В последнюю секунду я решилась толкнуть ее, но она больше не открывалась. Вот и все.
Развернулась к белой комнате и шагнула вперед.
— Посмотри на меня.
Приказ был так же силен, как и другие, но я еще сопротивлялась ему. Замешкалась на несколько секунд, провела ладонью по глазам, смахивая слезы и только тогда подняла глаза.
Сердце покрылось коркой льда, так неуместного в этой жаркой стране.
Я видела этого человека в коридоре. Мельком. Но я знала, как он выглядит.
Только не знала, что его присутствие вблизи ощущается таким кошмаром.
Высокий, черноволосый и черноглазый, он спокойно стоял, утопая босыми ступнями в высоком мягком ковре. Мой взгляд тут же упал на этот ковер, чтобы не рассматривать мужчину дальше.
Но что-то неумолимое, неукротимое заставило меня скользнуть взглядом выше, по свободным белым штанам, еще выше — и задохнуться от взгляда на загорелую кожу живота, на которой были словно чернилами вырисованы крепкие красивые мышцы. Край штанов проходил по бедрам, они сидели очень низко, но я старательно отводила взгляд от того, что пряталось под ними.
Взгляд залип на животе на несколько секунд, но дальше я все равно посмотрела.
Крепкие смуглые руки были скрещены на груди, подпирая мощные грудные мышцы, похожие на пластины доспехов, такие же крепкие и плоские, на вид совершенно непробиваемые. А дальше были плечи. Широкие, в коридоре не было видно, насколько огромен контраст между ними и узкой талией мужчины.
На запястьях — широкие серебряные браслеты с черной чеканкой. С груди свисает цепочка с алым камнем, оправленным в золото.
Я не знала, как они тут воюют, эти дикари. Но этот человек явно не раз и не два держал в руках оружие. Тяжелые мечи, щиты и даже палицы. Потому что невозможно получить такие мускулы не на поле боя. Я не была уверена, что сумела бы обхватить даже двумя руками его бицепс размером с мою голову. Это создавало дикий контраст с узкими, почти женскими запястьями, покрытыми черными волосами.
Шея с острым кадыком. Можно порезаться. Черная линия аккуратной бородки. Крупный, но тонкий нос… И глаза.
Встретившись с ним глазами, я замерла, как кролик перед удавом.
Он подавлял.
Одним взглядом этот человек передавал все то, чего я боюсь.
Жестокость, силу, власть, бескомпромиссность. Дикость какую-то, потому что в этих глазах сверкал черный огонь, который, по легендам, загорался в сердце пустыни, когда начиналась война. Этот человек и был тот самый черный огонь.
В его присутствии люди куда более сильные, чем я, наверняка падали ниц. Вот и мне захотелось встать на колени, склониться перед его силой.
Его яростью, сверкавшей в этих глазах.
В его присутствии невозможно было думать ни о чем другом и смотреть ни на что другое, кроме его самого. Я как завороженная пялилась в эти черные глаза, пока не услышала очередной приказ:
— Раздевайся.
Я моргнула.
На мне была только легкая туника, которую мне выдали в той комнате, где я была только что. Такая легкая, что через нее наверняка можно было видеть мое умащенное благовониями тело. И он хочет… Чтобы я лишилась и этой последней преграды между мной и его тяжелым взглядом… который он на мое тело так и не перевел. Смотрел в упор в глаза, подавляя и подчиняя своей воле.
Как ни сильно было его властное принуждение, но я не могла, просто не могла остаться голой перед мужчиной.
— Ну! — Поторопил он меня.
Пальцы сами дернулись к краю туники. Но я остановилась в последнюю секунду.
— Непослушная, значит… — сделал вывод мужчина. — Что ж…
От ледяного тона стало страшно до судорог.
Я опустила взгляд на свои руки, все еще комкающие край туники. Мои пальцы дрожали.
Я даже не заметила, что дрожу вся целиком.
Я боялась так сильно, что страх стал моей сутью, превратился в меня, не оставляя простора той личности, что я была. А ведь я была человеком!
У меня были свои мечты! У меня были планы! Я, конечно, считалась своевольной, но у нас это не было минусом для девушки. А здесь, в чужой стране женщины ходили, опустив глаза, закутанные в тысячу покрывал и не смели говорить с мужчинами. Так нам рассказывали.
Кто знал, что однажды я сама стану такой женщиной.
— За мной, — сказал этот мужчина и развернулся спиной.
Сразу с груди будто упала тяжелая наковальня, когда я больше не видела его черных глаз. Когда его взгляд не придавливал меня к полу своей властью и темнотой.
Я даже посмотрела ему в спину. Очень красивую спину с перекатывающимися мышцами под ней. У нас с таких мужчин делали бы статуи, а здесь они правят миром.
Спина стала удаляться, и я, как привязанная на веревочку, двинулась за ней. Мои ноги погрузились в мягкий ворс ковра, потом снова ощутили прохладу мраморного пола, а потом мы вошли в следующую комнату.
Круглую комнату, в которой не было ничего, кроме гигантской кровати, покрытой черным шелком и маленького бассейна в полу перед ней. Все. Это было все.
Мужчина обернулся к мне и медленно поднял одну бровь.
— Раздевайся. Ты же не собираешься купаться одетой?
В его голосе была насмешка. Это было так страшно и непривычно, что я снова осмелилась взглянуть в его лицо. Только не в глаза. Я смотрела на губы. На четко очерченные чуть пухлые губы, которые выговаривали слова, имевшие надо мной власть.
И тут вдруг вся моя дерзость, вся смелость, накопленные за мою недолгую жизнь, вдруг вскипели во мне черной волной!
— Да подавись! — Выплюнула я. — Подавись! Хочешь взять меня — бери! Только скорее!
И я одним движением сорвала тунику и бросила ее ему под ноги!
Ожидание
Дари
Дари нравился человеческий страх. Когда-то, когда он еще не был Властелином Черной Пустыни, а только шел к этому званию, он знал — если враг боится его, он победит.
У страха людей был сладкий вкус. Он означал, что человек уже сдался. Все остальное лишь дело времени. Он тренировался смотреть так, чтобы у противников тряслись поджилки. Он выбирал такие позы и такие стойки с мечами, которые больше пугали, чем давали какой-то эффект. И побеждал даже тех, кто был искуснее его в битве. Потому что страх в глазах человека наполнял его силой, а противника слабостью. Сам он не боялся никогда и ничего.
Но он не любил, когда его боялись женщины. Зажатая женщина не раскрывалась, не давала ему так необходимой страсти. Не подчинялась с радостью, а лишь отдавала ему свое тело, а это было не то. Он любил, когда женщины дерзили ему в постели, сопротивлялись и брыкались. Тогда победа над ними была слаще.
Эта девчонка, которую ему приподнесли в подарок, была хороша. Тоненькая фигурка, золотистые волосы, какие редко встретишь у пустынных красавиц, персиковая кожа, светлые глаза. В ней чувствовалось что-то необычное, будто она выросла вовсе не в подчиненных ему краях. Не знала, кто он. Это было непривычно — все знали, кто он. Женщины делились на тех, кто ложился под него с покорностью и на тех, кто жаждал попасть в его постель.