— Да ничего особенного, — вяло сказала Оля, — просто им так разжимают челюсти, что их заклинивает, так что можно и в пасть залезть.
Дальнейший рассказ пришлось вести Славе. Вот это муж умеет, и как он только запоминает всю ту чепуху, которую говорят экскурсоводы? Да просто голова у него ни о чем не болит, семья на ее плечах, и дочь она одна, можно сказать, воспитывает. Если бы этим занимался Слава, то Оля давно бы уже в подоле принесла, потому что ему все равно, ему на все наплевать. Как бы они без нее прожили? Антонина Макаровна даже плечами пожала в ответ своим мыслям. Нет, надо с дочерью откровенно поговорить, что за апатия, что за кислое лицо? То ли ей так скучно, что она не считает нужным это скрывать, то ли она заболела. Если болеет, то почему не пожалуется? Или тут что-то еще замешано?..
Конец вечера был смазан мыслями о дочери, и утром она проснулась с тяжелым настроением. Слава, как всегда, бодрячком помчался на утреннюю пробежку.
— Оля! — позвала Антонина Макаровна и постучала в дверь комнаты дочери.
— Доброе утро, мама! Я скоро.
— Я хочу с тобой поговорить, — Антонина Макаровна решила разговор не откладывать и распахнула дверь. Оля, как можно было угадать, еще лежала в постели.
— У тебя сегодня занятия есть?
— Да, со второй пары. Но я сейчас встану, — девушка откинула одеяло.
— Оля, ты плохо себя чувствуешь? — Антонина Макаровна подошла к кровати и положила руку на лоб дочери.
— Нет, мама, хорошо.
— Мне вчера показалось, что тебе как-то не по себе.
— Нет, все было нормально.
— Но я же вижу! — односложные ответы дочери начали Антонину Макаровну раздражать. — Ты вчера весь вечер куксилась. Может быть, тебе скучны мои гости, но, например, Борис очень милый мальчик. Мне кажется, — лукаво улыбнулась Антонина Макаровна, — если девушку не интересует такой красивый и перспективный молодой человек, то с этой девушкой что-то не та-ак!
Оля наморщила носик.
— Ну вот! Опять гримасы. Объясни матери, что ты имеешь против Бориса? Студент, умница, работает в отцовской фирме.
— Вот — вот, тебе, мама, он интересен именно поэтому. А мне нет. Оба они какие-то противные… — Оля глянула на мать: не слишком ли она прямолинейна?
— Я знаю, что старший Романюк тебе не нравится, но тебя никто не заставляет с ним общаться, тебе достаточно быть с ним просто вежливой. Но Борис очень перспективный, почему бы тебе не познакомиться с ним поближе?
— Он мне вчера не понравился. Сноб надутый и дурак.
— Это с золотой-то медалью? Да на джипе? — улыбнулась Антонина Макаровна, присаживаясь на край постели. — Послушай, доча, я сама была молодой и еще помню это время. В молодости все ждут какого-то принца заоблачного, какого-нибудь Ди Каприо с Томом Крузом. И я тоже мечтала, мечтала, между прочим, о Шалевиче пополам с Казаковым. Ну и что? Ничего подобного я в жизни не встретила, а встретила твоего папу. Думаешь, он приехал ко мне на белом коне? Он мне ногу на танцах отдавил, причем танцевал-то вообще с другой девушкой. Думаешь, он мне в этом момент показался красивым или умным? Нет, я его тоже дураком обозвала… Но Борис тебе ведь подобных поводов не давал? Подружи с ним, пообщайся, сходите вместе куда-нибудь. Ну?
— Не хочу.
— Я тебя не понимаю, тебя же не в ЗАГС гонят. Борис тебя обидел?
— Нет.
— Тогда в чем дело, Оля?
— Тебе это нужно, потому что у тебя с Романюком дела?
— Не уходи от ответа.
— Ты — тоже.
— Ты как с матерью разговариваешь! Я тебе добра желаю, хочу помочь сделать в жизни правильный выбор.
— Я уже сделала.
— Что это значит? У тебя кто-то есть?! Отвечай, ты путаешься с мужиком? Кто он?! Как зовут?!
— Мама, я ни с кем не путаюсь, ты не правильно поняла, я…
— Ты с ним спала? Отвечай, дрянь! Ты уже с ним спала? Как его зовут? Он тебя соблазнил, да? — Антонина Макаровна схватила дочь за плечо и как следует тряхнула. — Отвечай матери! Почему ты скрытничаешь? Он что, женат?
— Перестань, мама, мне больно! — у Ольги навернулись слезы. — Никого у меня нет, отстань! — она вырвалась и упала лицом в подушку. — Никого!
Дочь зарыдала, а Антонина Макаровна наоборот, немного успокоилась. Девичьи слезы легкие, а знать правду она должна, всю до капельки — своя же дочь, не чужая. Антонина Макаровна положила руку на вздрагивающие плечи.
— Ну, успокойся, доча, не плачь, я же за тебя волнуюсь, хочу, чтобы у тебя все было хорошо, правильно. Не плачь, не плачь, извини, я ведь не со зла на тебя кричу, ты ведь девочка уже взрослая, должна понимать. Ну, успокойся, повернись, вот так… давай я тебе слезки утру… Ты ведь моя кровиночка, я беспокоюсь, нервничаю, вот оно и выходит… Ты бы сама мне сказала: так, мол, и так, мама, не стану же я тебя силком заставлять… Не нравится — ну и шут с ним, с Борисом, мы другого парня найдем. А если что случилось, если тебя кто-то обидел, ты только скажи, я во всем тебе помогу. Я ведь твоя мама, я всегда на твоей стороне буду, что бы не случилось. А теперь скажи, доча, у тебя кто-то есть, да?