Владимира Ильича огорчила весть, что у Бабушкина, как выразился Лалаянц, «неприятности» с полицией. Работал Иван Васильевич на крупном заводе и создал подпольные революционные кружки не только у себя, а и на других заводах Екатеринослава.
Полиции удалось выследить его. Среди ночи в дверь его квартиры постучались жандармы.
— Все в доме перерыли, — рассказывал Лалаянц. — Да не таков Иван Васильевич, чтоб запросто отдаться в лапы охранки. Ничего не нашли у него при обыске и ушли не солоно хлебавши. Ну, ждать второго обыска, конечно, не имело смысла.
— Куда же он наметил выехать?
— Видимо, поселится в Смоленске. Я знаю, что комитет дал ему явку именно туда.
— Непременно съезжу к нему, — проговорил Владимир Ильич.
Лалаянц заулыбался, вдруг покраснел, стал чесать затылок.
— А вы там будете так или иначе, — сказал он.
— На предполагаемом съезде? Не знаю…
Вот тут и начался у них тот деловой, обстоятельный разговор, ради которого Лалаянц и примчался с юга.
Он приехал, чтобы посвятить Владимира Ильича в планы инициативных организаций, которые берут на себя подготовку съезда. Екатеринославский комитет, еще некоторые комитеты в России, заграничный союз русских социал-демократов, объединенных вокруг «Рабочего дела», организация «Бунд» готовы послать в Смоленск делегатов. Неужели Владимир Ильич не поддержит? Съедутся летом делегаты, проведут второй съезд.
Владимир Ильич долго говорил с гостем. На юге страны, в новых промышленных центрах, действовали довольно сильные и влиятельные социал-демократические комитеты. Поддержка юга была важна для осуществления плана Владимира Ильича.
Доверяя Лалаянцу, Владимир Ильич изложил ему весь свой план и каждым доводом, каждым словом как бы внушал гостю: «не спешить, не спешить»… Ход истории имеет свои закономерности, через них нельзя перепрыгивать. Все начнется с общерусской газеты как с центра сплочения сил партии, а для этого понадобятся десятки агентов, людей, которые будут снабжать ее корреспонденциями и связывать с социал-демократическими комитетами в России. Бабушкин как нельзя более подходит для такой роли, и Владимир Ильич сказал Лалаянцу, что если поедет в Смоленск, то именно для встречи с ним.
— Это будет ценнейший работник для «Искры»!..
Ту же роль помощника будущей «Искры» Владимир Ильич предлагал Лалаянцу. А тот твердил свое: съезд, съезд. И непременно нынешним летом.
— Не рано ли, друг мой? — мягко возражал Владимир Ильич. — Ведь пока нет еще у нас реальных условий для успешного проведения съезда. Давайте разберемся с вами, что делается на местах. Возьмем Петербург. Посудите сами…
Лукаво искрились глаза Владимира Ильича, когда, загибая пальцы, он перечислял, сколько в Петербурге развелось конкурирующих организаций, именующих себя социал-демократическими. Рядом с «Союзом борьбы», но отдельно от него есть группа «Рабочая мысль», еще группа «Рабочее знамя», далее группа «Борьба труда с капиталом». Есть и группа «Самоосвобождение рабочего класса». И, наконец, еще какая-то «Группа двадцати». Можно голову потерять. В таком разнобое сам черт ногу сломит, где уж рабочему разобраться?
— Куда же это годится? — спрашивал Владимир Ильич. — Ведь мы хотим создать партию рабочего класса под единым марксистским знаменем, а при таком разброде у нас что получится? Нечто лоскутное, рыхлое, как в крыловской басне «Лебедь, Рак да Щука». В такую партию рабочие не пойдут, с ней революцию не сделаешь.
Лалаянц озадаченно чесал затылок:
— Жалко, ай как жалко… А мы-то думали… Конечно, нельзя торопиться!
Кончился разговор тем, что Лалаянц согласился с Владимиром Ильичем, его даже увлек план создания «Искры» как идейного и организационного центра, с которого начнется объединение сил партии.
— Красиво! — воскликнул он. — Открывается широкий горизонт!
Владимиру Ильичу понравились эти слова.
— Горизонт… горизонт, — повторил он задумчиво. — А верно, пожалуй, вы сказали о горизонте. Так уж получилось у нас… В течение долгого времени наше социал-демократическое движение в России развивалось в раздробленных кружках, вне единой партии. Эта кружковщина привела к бездорожью, у многих исчез из глаз горизонт… Надо помочь людям его найти. А когда он будет увиден достаточно хорошо и отчетливо широким кругом наших товарищей, тогда, пожалуйста, съезд! Я первый подам голос — за!
Лалаянц взволнованно потряс руку Владимира Ильича:
— Кажется, я начинаю понимать… видеть… Еще далеко, очень далеко, но горизонт прорезывается. Как с моря встает издали кавказский берег. Замечаешь еще не всю линию горизонта, а только отдельные зубцы гор.
Владимир Ильич с улыбкой смотрел на гостя. Хорошо, когда человеку открывается горизонт, уже казавшийся утерянным.
На другой день Лалаянц уезжал. Прощаясь, снова и снова принимался трясти руку Владимира Ильича.
— Да, конечно, я согласен, спешить — это, как говорится, людей смешить. Надо сначала провести работу в организациях. И я согласен, что партия не может быть создана простым объединением существующих комитетов и групп. Я согласен, — повторял Лалаянц. — Конечно, прежде чем собирать съезд, нужно открыть людям горизонт. Ну, придется мне обо всем доложить комитету…
— Будьте осторожны, — напутствовал Владимир Ильич Лалаянца. — Филеров за собой не подцепите.
Владимир Ильич не забыл похлопотать, чтобы железнодорожный билет был закуплен для гостя заранее. При кассах железных дорог обычно стоял для порядка жандарм, а кроме него, тут еще нередко вертелся переодетый агент охранки. Лучше было избегать встреч с этими малопочтенными особами.
— Не пользуйтесь общим входом на перрон, — советовал Владимир Ильич екатеринославцу. — Пройдите какой-нибудь боковой дверью. И не спешите особенно… Садиться в вагон лучше незадолго до отхода поезда.
Немало таких встреч было у Владимира Ильича в те дни. И все яснее становился характер разнородных течений и групп в русской социал-демократии. Крохмаль — одно, Лалаянц — другое; этот ближе к истине. Но сколько еще неясности у многих и как нелегко будет на первых порах «Искре»!
Дело помаленьку двигалось. Нашлись люди, готовые участвовать в издании «Искры» и поддержать ее материально. Для встреч с этими людьми Владимиру Ильичу предстояло объехать ряд городов.
Он начал объезд с Петербурга.
На Литейном проспекте помещался большой книжный склад. Отсюда во все углы России расходились книги, главным образом для сельских школ.
Вдова сенатора — Александра Михайловна Калмыкова, женщина предприимчивая и просвещенная, гордилась тем, что начала дело с небольшого: не было вложено в торговлю книгами почти никакого оборотного капитала, если не считать двух с половиной тысяч рублей из собственной пенсии вдовы; книги от издателей она получала в кредит; и вот за каких-нибудь несколько лет годовой оборот книжного склада достиг 100 тысяч рублей.
В прошлом Калмыкова — в революционных подпольных кругах ее звали Теткой — учительствовала в вечерне-воскресной школе за Невской заставой, там же, куда позже пришли более молодыми с Бестужевских курсов революционно настроенные девушки вместе с Надеждой Крупской.
На вечерах у хлебосольной хозяйки, старавшейся не отставать от передовых веяний, собиралась за чаем молодежь, увлеченная марксизмом.
В этот дом и явился Владимир Ильич.
Калмыкову он знал до ареста и ссылки, бывал у нее на вечерах.
Издательница охотно помогала тому кругу социал-демократов, из которых сложился «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».
Еще когда Владимир Ильич заканчивал ссылку, ему дали знать, что Калмыкова готова помочь в создании общерусской нелегальной газеты. У нее широкие связи с издательским миром во многих русских городах и за границей.
Барская многокомнатная квартира. Тяжелые бархатные портьеры на окнах.
Энергичная, представительная Тетка шуршала длинной шелковой юбкой, вела разговор с достоинством человека, знающего себе цену. Даже с Владимиром Ильичем, талант и ум которого давно ценила, она разговаривала доброжелательно, с чувством большого расположения к нему, но чуть-чуть снисходительно, как старший с более молодым. Ей было уже за пятьдесят.