Но скоро стали поступать сообщения, что «Искра» все-таки проникает в Россию: первый номер нашли при обыске у арестованных подпольщиков Питера, Москвы, Киева. Стало ясно: крепкому заслону царской жандармерии на границе и полицейского сыска противостоит хорошо организованная революционная сила. Как видно из самой «Искры», какая-то группа лиц взялась организовывать за рубежом центр социал-демократической партии и создала для начала общерусскую нелегальную газету. И это уже известно многим в России.
Из департамента полиции посыпались приказы: усилить досмотр багажа лиц, пересекающих русскую границу, зорче наблюдать за подозрительными пассажирами, тщательнее проверять паспорта. Тайным агентам русской полиции за рубежом было приказано срочно заняться розысками местонахождения редакции и типографии «Искры».
Январь в Москве прошел в обильных снегопадах и метелях. Первая зима нового века выдалась лютая и необычная. Ее встречали веселым звоном бокалов под новый, 1901 год, празднично-торжественными речами и статьями на первых страницах газет, но не успела высохнуть краска на новогодних газетах, как забастовали рабочие нескольких заводов Москвы. Остановились станки на Измайловской бумагопрядильной фабрике. Словно подземные толчки сотрясали страну участившиеся рабочие забастовки и крестьянские волнения. Звон звоном, а жить в рабстве, терпеть нужду и голод люди не хотели.
Бурлила революционно настроенная молодежь в университетах. Мария Ильинична каждый раз возвращалась домой с новостями. В Киеве за «учинение скопом беспорядков» отданы в солдаты 183 студента, в питерском университете обстановка тоже до крайности накалена, а в московском и на Высших женских курсах, где Мария Ильинична с перебоями учится из-за преследований полиции, вот-вот вспыхнет самый настоящий бунт.
— Ожидают больших событий, — рассказывала Мария Ильинична матери, — наши хотят на улицу выйти, поддержать рабочих.
Рассказав о новостях, Мария Ильинична спросила с затаенным волнением:
— А от Володи или Анны нет письма?
С момента отъезда за границу от Владимира Ильича пришло не одно письмо родным. Он знал, что мать беспокоится, и пользовался каждой возможностью, чтобы прислать в Москву весточку о себе. Недавно пришлось оставить Россию и Анне Ильиничне, иначе ей грозил арест за революционную работу в московском подполье.
От Анны Ильиничны, жившей где-то в Германии, тоже время от времени приходили письма. Из ее сообщений чувствовалось, что порой она видится с братом, знает о его жизни и помогает ему всем, чем может.
Каждое письмо было праздником. Читали и перечитывали, и, хотя Владимир Ильич мог сообщить о себе лишь немногое, толки о прибывшем письме иногда длились в семье целый день. Старались представить себе во всех подробностях его жизнь за границей. Где-то он далеко-далеко, видимо, в Праге, судя по адресу, который он дал для писем. А его письма прибывают из самых неожиданных мест. То из Парижа, то из Цюриха, то из какого-то другого западноевропейского города. Короткие, дорогие письма…
Конечно, Марии Ильиничне не надо было спрашивать у матери, пришло ли новое письмо. Сама тут же пожалела, но уж поздно.
— Пока от Володи нет ничего, — отвечала со вздохом Мария Александровна, — наверное, очень он занят сейчас.
— Еще бы, он очень, очень занят. — Мария Ильинична старалась успокоить мать. — Легко ли вести такую газету, как «Искра»! Каждый номер надо составить, подобрать материал, отредактировать, напечатать, а потом только и начинается самое трудное: организовать доставку газеты к границе и перебросить сюда.
Мария Александровна все понимала. «Искру» она еще не видела, но знала от дочери, что первый номер газеты уже вышел и наделал много шуму. И все больше гордясь сыном, радуясь тому, что он добился своего, Мария Александровна только об одном сожалела: что не может своим присутствием и поддержкой помочь сыну, облегчить ему хоть немного то большое бремя, которое он взял на себя и несет. Ведь он там очень одинок, так казалось Марии Александровне.
— Он и не одинок вовсе, — возражала Мария Ильинична. — Во-первых, Аня там. А во-вторых, там есть еще наши люди.
— Да, но Нади-то с ним нет!
Надежда Константиновна еще отбывала ссылку в Уфе, и Мария Александровна каждый день смотрела на календарь и говорила:
— Скорее бы Надя освободилась и поехала к Володе. С ней ему сразу станет гораздо легче. Сколько раз он мне говорил: «Руки у Нади золотые, все может!» Представляю, как он заждался ее!
В одном из последних писем Владимир Ильич действительно признался, что его жизнь за границей не очень устроена. Он писал в декабре:
«Живу я по-старому довольно одиноко и…, к сожалению, довольно бестолково. Надеюсь все наладить свои занятия систематичнее, да как-то не удается. Вот с весны это уже наверное пойдет иначе и я влезу «в колею». Пометавшись после шушенского сидения по России и по Европе, я теперь соскучился опять по мирной книжной работе, и только непривычность заграничной обстановки мешает мне хорошенько за нее взяться».
В январе от Владимира Ильича особенно исправно приходили письма, и чувствовалось, скучает он по Надежде Константиновне и ждет не дождется ее приезда к нему. «…Теперь уже не так далек и Надин приезд, — через 2 1/2 месяца ее срок кончается, и тогда я устроюсь совсем как следует», — написал он недавно. А в самом последнем письме, февральском, спрашивал у матери: «Не думаешь ли ты, дорогая моя, подать прошение о разрешении Наде заехать повидаться к тебе хотя бы на несколько дней? Ей бы, вероятно, очень хотелось этого, но столицы бывают обыкновенно изъяты — и только столицы после Уфы, как она пишет». Конечно, Мария Александровна не упустила случая добиться возможности повидаться с Надеждой Константиновной и подала такое прошение в департамент полиции.
— С какой охотой и я поехала бы с Надей к Володе, — мечтала Мария Ильинична. — Хотя бы только поглядеть, как у него все организовано с «Искрой»? Если бы ты знала, мамочка, как в подпольных кругах у нас тут все гоняются за «Искрой», как все страшно заинтересованы ею! Говорят: вот он «колокол на башне вечевой»!
Департамент не сразу дал ответ на прошение Ульяновой — вдовы бывшего симбирского директора народных училищ. А срок ссылки Надежды Константиновны уже подходил к концу.
В конце концов Мария Александровна добилась своего, и в один из предвесенних дней, когда в Москве еще трещали морозы, в доме на Бахметьевской улице радости но встречали Надежду Константиновну и ее мать, только что прибывших из Уфы.
— Ну, здравствуйте, вот и мы! — веселым тоном объявила Надежда Константиновна с порога. — Кончилась наша разлука…
Она пропустила Елизавету Васильевну вперед, а сама продолжала стоять на пороге, вся раскрасневшаяся от волнения и смущения, которые ей не удавалось скрыть. Мария Александровна обняла и расцеловала Елизавету Васильевну, потом подошла к Надежде Константиновне, прижала к себе и как достойную жену сына ввела в дом.
Достать в Москве первый номер «Искры» было невозможно. Он дошел сюда в единичных экземплярах. Транспортную группу Роллау и Скублика — двух латышей, взявшихся доставлять «Искру» в Россию, — постигла неудача. В начале зимы они попытались переправить большой груз газет в Россию и провалились. Как же проникли через кордон другие экземпляры газеты? Она взбудоражила всех — и друзей и недругов. За каждым экземпляром с почти одинаковым усердием гонялись и подпольщики из социал-демократических комитетов, и жандармы.
Один номер «Искры» Бабушкину из Московского социал-демократического комитета все же прислали. Но что сделаешь с одним номером? Он быстро истрепался, его сам Бабушкин зачитал до дыр, да ведь главное — людям показывать, читать, а бумага тонкая-тонкая!
Поселившись в Покрове, недалеко от Орехово-Зуева, Иван Васильевич под видом мелкого торговца разъезжал по текстильному краю, вовлекал рабочих в кружки, читал им «Искру».