— Не помню сейчас, кто сказал: можно убежать из отечества, но нельзя убежать от самого себя. Иногда мне это приходит на ум, когда я слышу рассуждения Юлия и Веры Ивановны, но тут же говорю себе: нет, это должно у них пройти. Просто есть люди, которым приходится долго присматриваться к явлению, чтобы правильно понять его сущность или открыть в нем новую грань.
Владимир Ильич был не в духе последние дни.
Некоторые агенты «Искры» и их помощники в России действовали не совсем так, как требовалось. Не ясно было, чем сейчас занимается Бауман, он не слал писем. Неожиданный «сюрприз» преподнес Ногин. Он почему-то нарушил договоренность и не поехал в Одессу. Побывал недолго в Вильно, а оттуда пустился с двумя другими искровцами в Петербург, чтобы организовать там районный печатный орган русской организации «Искры» — нечто по типу «Южного рабочего».
А этого делать не следовало. Выпуск местных социал-демократических газет в России Владимир Ильич считал в данное время ненужным делом. Оно вело не к объединению, а к раздроблению сил. Это хорошо видно было на примере «Южного рабочего», который продолжал выходить и группировать вокруг себя некоторые социал-демократические комитеты юга. То была, бесспорно, революционная газета, более близкая к идеям «Искры», чем другие, но у лиц, руководивших ею, порой проявлялось стремление противопоставить себя «Искре». Она, «Искра», мол, за границей, а мы тут в гуще рабочей массы. Выходил «Южный рабочий» редко, часто проваливался, и на его страницах порой давали себя чувствовать «экономистские» идеи.
Зачем же создавать еще один такой печатный орган?
В затее Ногина и его товарищей был и другой серьезный минус. Их хорошо знают в Питере, и полиции нетрудно до них добраться. Выйдут из строя нужные люди, а пользы не будет.
— Это что-то невероятное! — сердился Владимир Ильич.
Среди искровцев, затеявших вместе с Ногиным историю с «районным органом», был брат Мартова — молодой социал-демократ, агент «Искры», находившийся в Вильно.
Юлий Осипович сказал Владимиру Ильичу:
— Выругайте брата как следует. Тут вы правы!
В главном он поддерживал Владимира Ильича, и недавний разговор, казалось, забыт.
Владимир Ильич отправил брату Юлия Осиповича письмо, в котором убеждал всю тройку отказаться от их затеи.
«…После целого года отчаянных усилий, — говорилось в письме, — удается только-только начать группировать для этой громадной и самой насущной задачи штаб руководителей и организаторов в России… и вдруг опять рассыпать храмину и возвращаться к старому кустарничеству! Более самоубийственной тактики для «Искры» я не могу себе и представить!..»
Под влиянием резко выраженного Владимиром Ильичем в письме недовольства Ногин и его товарищи отказались от идеи «районного органа», но в Петербург все-таки поехали…
Вечером вокруг Мюнхена ходила мрачная туча, как бы искала места, где бы ей пролиться дождем. Владимир Ильич сидел у окна и писал. Над черным горизонтом полыхали отблески дальней грозы.
Пришел Блюменфельд. Поговорили о положении с набором и версткой очередного номера. Потом Блюменфельд сказал:
— Хочу в Россию.
Владимир Ильич и виду не подал, что удивлен.
— Хорошо, поедете, — кивнул он.
— Что тут сидеть? — пожал плечами Блюменфельд. — В России борьба, а у нас что?
— Хорошо, хорошо, Блюм. Вы поедете, рано или поздно. Такое дело я всегда поддержу, хотя у меня своя точка зрения на вопрос о том, что считать борьбой, а что нет.
Блюменфельд промолчал. После нескольких тщетных попыток он в споры с Владимиром Ильичем не вступал.
Это был очень рассудительный человек. Раз ничего не выходит, незачем и заводить спор. А Владимир Ильич любил иногда с ним поговорить на темы, выходящие за пределы узко практических вопросов набора и верстки газеты.
— Послушайте, Блюм, — сказал Владимир Ильич. — Прочтите этот набросок и скажите свое мнение.
— О чем?
Блюменфельд великолепно разбирал нелегкий почерк Владимира Ильича. Вопрос был излишним. Владимир Ильич все же терпеливо пояснил:
— Это план создания русского искровского центра. Пора собрать наши группы в одну объединенную организацию. Надо составить нечто вроде комитета или бюро из лучших агентов «Искры» в России и положить конец кустарщине в собственном доме.
Владимир Ильич обдумывал этот план не первый день. События последнего времени еще больше утвердили его в мысли: пора взяться вплотную за осуществление давно возникшей идеи. Сама жизнь показывала, насколько она насущна. Случай с Ногиным был не первопричиной, а скорее лишь поводом к тому, чтобы Владимир Ильич сейчас взялся за набросок проекта создания искровского центра в России.
Время пришло. Созрело. Владимир Ильич остро чувствовал и удивительно безошибочно улавливал такие переломные моменты.
Блюменфельд все не отрывал прищуренных глаз от исписанного Владимиром Ильичем листка. Подобно некоторым другим, наборщик тоже воспринял от Владимира Ильича манеру прищуривать глаза.
— Э! — наконец произнес Блюменфельд. — Ничего не выйдет.
Владимир Ильич сразу заулыбался и даже кивнул, но это было не знаком согласия с наборщиком, а лишь подтверждением того, что он ничего другого и не ожидал.
— Не выйдет, говорите. А почему, Блюм?
Кисло морщась, тот ответил:
— С нашим братом россиянином никогда порядка не наведете. Это все знают.
— Наведем, Блюм. Хоть сто лет будем работать, а добьемся и порядка, и дисциплины, и организованности. В ходе революции, в борьбе мы изменим не только социальные условия, но и натуру людей. С победой марксизма лишь начнется новая история человечества.
— В марксизм я верю, — убежденно сказал Блюменфельд. — Но в порядок — никогда.
Долго после ухода наборщика Владимир Ильич хохотал.
Нужен Глеб Кржижановский! Почему он не едет? Приглашение давно послано!
Владимир Ильич все чаще вспоминал о старом друге. Вот уже более полутора лет они не виделись. С того самого морозного вечера, когда прогуливались по берегу Енисея и мечтали о партии. Недавно Глеб приезжал из Сибири в Самару — место, где он родился и вырос. Дошли вести, что он расстается со своим Нижнеудинском и устраивается на работу в Самаре. Вчера оттуда пришло письмо, растрогавшее Владимира Ильича.
Оно было не от самого Глеба, а от одного из людей его группы. По давней привычке Глеб предпочел остаться в тени. Но это дело его рук. Местная искровская группа сообщала, что собрала и выслала для «Искры» в адрес одного из подставных лиц в Мюнхене двести рублей. Как вовремя! Касса «Искры» почти пуста. Теперь уж далеко не одна Тетка помогает «Искре» материальными средствами, но расходы растут. Кроме Кишиневской, налаживалась и вторая искровская подпольная типография в России. Она будет работать в далеком Баку.
Вечером в грозу Владимир Ильич шел к Вере Ивановне. Частые приходы Мартова и Засулич лишали его возможности более сосредоточенно работать у себя дома, и он в последнее время сам ходил к ним по делам, когда возникала необходимость. Сегодня он шел к Вере Ивановне, чтобы прочесть ей свой набросок проекта создания русского искровского центра. Вера Ивановна в последнее время как-то совсем приникла, чаще хандрила, бывала странно задумчива, молчалива, словно еще глубже ушла в себя из-за какого-то сильно тревожащего ее чувства.
В квартире Засулич Владимир Ильич застал и Мартова.
На столе лежали газетные гранки. До прихода Владимира Ильича Мартов и Засулич работали. Приходу гостя обрадовались.
— Чаю? — спросила хозяйка.
Налила ему чаю, однако, не она. Распоряжался «этапным» чайником Юлий Осипович. Он чувствовал себя здесь как дома.
За чаем Владимир Ильич прочел вслух свой набросок. Никаких споров не было.
— Все ясно, — сказал Мартов. — Но кому предполагается поручить организацию русского центра?
— Глебу Кржижановскому.
Рассказав о вчерашнем самарском письме и денежном «подарке» для «Искры», Владимир Ильич тепло отозвался о Кржижановском: