Вера Ивановна сидела за столом рядом с Надеждой Константиновной довольная, счастливая, какой давно не была. Она глаз не сводила с Глеба и его жены, слушала их рассказы с величайшим вниманием и порой взволнованно роняла:
— Радостно… Радостно…
Говорили о новой постановке в Московском Художественном «Трех сестер» Чехова, и тут Владимир Ильич рассказал, как он ходил с беднягой Лалаянцем в театр и как хорошо играли в тот вечер. То было года полтора назад, а Лалаянц все еще в тюрьме.
Мартов, усмехаясь, сказал из угла, где он просматривал за ломберным столиком привезенные Глебом русские газеты:
— Жаль беднягу, хоть он и увидел горизонт.
Владимир Ильич шутливо погрозил Мартову кулаком, и Глеб обратил на это внимание.
Кроме газет, Глеб привез с собой еще один из последних номеров журнала «Жизнь» с новой «Песней о Буревестнике» Максима Горького. Журнал переходил из рук в руки.
Владимир Ильич был в этот день в приподнятом настроении, и когда очередь дошла до него и он получил в свои руки журнал, то начал читать вслух:
— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный».
Все приумолкли.
Владимир Ильич редко вслух и при публике декламировал стихи, хотя любил их и охотно слушал, когда читали другие.
Одной рукой он держал журнал, а другой по ходу чтения как бы показывал ширь седой равнины моря, движение нависших над нею туч и стремительный полет буревестника.
Жесты были сдержанные, слова звучали негромко.
— «То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы. В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике».
Тут вдруг и сам Владимир Ильич замолк. Видно было, как он с молниеносной быстротой пробегает глазами оставшиеся строчки.
Дочитал. И проговорил тихо, радостно:
— Реет, реет буревестник.
Потом, все еще взволнованный, Владимир Ильич расспрашивал Глеба об одном событии, случившемся весной в Нижнем Новгороде. Все, что происходило на Волге, живо интересовало Владимира Ильича.
— Как же, знаю! — говорил Глеб. — Вы имеете в виду нашумевшее собрание во всесословном клубе, где выступал Максим Горький? Да, было весьма показательное собрание, и наш писатель вел себя там великолепно. Он наш, наш! — убежденно говорил Глеб. — И знаете, он вырастает в большого общественного деятеля. Я в Самаре слышал, что и он очень заинтересован «Искрой».
— Чудесно! — радовался Владимир Ильич.
Когда Глебу сообщили, что даже граф Толстой проявил интерес к искровской литературе, он восторженно воскликнул:
— И понятно! Написано же в передовице первого номера «Искры», что к нашему берегу неизбежно потянется все живое и честное, что есть в России!
Сидевшие за столом улыбались. Все знали, как далек Лев Толстой от идей «Искры», но было приятно сознавать, что и гениальный старец не прошел мимо новых веяний, которыми живет революционная Русь.
И представляли себе, как острым взглядом из-под густых седых бровей великий сердцевед и обличитель социальной неправды скользит по тонким страницам запретной «Искры».
Платил по счету за обед в «Европейском дворе» Потресов. Владимир Ильич протестовал, старался уговорить кельнера получить с него эти деньги.
— Но я ведь богаче, — смеялся Александр Николаевич. — Дайте и мне хоть чем-нибудь быть более полезным «Искре»!
— А у нас тут сейчас дело частное. Обед!
Пора было расходиться, а никто не спешил. За Глеба взялся теперь Мартов, они давно знали друг друга, когда-то вместе в ссылку ехали — в одном арестантском вагоне. Надежда Константиновна, Засулич и Зинаида Павловна уселись в кружок на балконе, выходившем во двор, подышать свежим воздухом ясного осеннего вечера. А Владимир Ильич и Потресов спустились в общий зал — оба захотели послушать музыку. Сонату Бетховена уже кончили, и теперь по дымному залу кафе плыли величавые звуки фуги Баха.
— Скажите, Юлий Осипович, — спросил Глеб у Мартова, — о каком горизонте вы упомянули, когда здесь было названо имя Лалаянца?
Юлий Осипович, смеясь, рассказал все то, что знал со слов Владимира Ильича о екатеринославце, и объяснил, что именно подразумевалось под шуткой о найденном горизонте.
Женщины на балконе стали прислушиваться к разговору Кржижановского и Мартова.
— Ну, заладили, — поморщилась Вера Ивановна. — Горизонт, горизонт. А тут все просто: исходя из общей теории, подсказан правильный ориентир в практике. А горизонт нам всем открыл Маркс.
Глеб Максимилианович услышал эти слова.
— Конечно, — согласился Глеб. — Но все мы должны признать, что многим и многим обязаны именно Владимиру Ильичу. Новый горизонт открылся нам всем благодаря ему.
Мартов подумал и кивнул:
— Да, это надо признать. Мне сам по себе нравится образ: найденный горизонт. Глубоко по содержанию и поэтично, хотя и не совсем понятно.
— Юлий! — окликнула Мартова с балкона Вера Ивановна. — Идите сюда вместе с вашим собеседником и покажите мне этот поэтичный горизонт. Я тоже хочу его увидеть.
Это была, конечно, шутка, но она показалась Надежде Константиновне и Зинаиде Павловне неуклюжей. И чтобы прекратить разговор и помочь самой Вере Ивановне выйти из неловкого положения (та смущенно ежилась под неодобрительными взглядами мужчин), предложили всем тоже спуститься в общий зал.
Там, в зале, седой пианист брал последние аккорды баховской фуги. Владимир Ильич стоял в уголке и слушал. Рядом застыл Потресов, и широкое лицо его выражало блаженство. Никто не скрипел стулом, не гремел кружкой. Казалось, даже настенные часы не решаются отбивать удары и перестали тикать.
Но вот умолкли аккорды. Часы громко затикали, захрипели и тут же торопливо пробили девять…
На другой день рано утром Владимир Ильич уже сидел в гостиничном номере у Кржижановских. Они приехали в Германию по легальным заграничным паспортам якобы для лечения на минеральных водах, а в Мюнхен завернули-де для осмотра его достопримечательностей.
Разговор в этот раз был предельно деловым и коротким. Владимир Ильич напрямик предложил Глебу Максимилиановичу взять на себя всю организационную работу по созданию искровского опорного центра в России.
— Надо как следует закрепиться в Самаре, — советовал Владимир Ильич. — И протяните щупальца повсюду. А Зинаида Павловна поможет. Вы справитесь, я уверен. Я просто убежден!
Вот зачем Владимир Ильич вызвал к себе Кржижановских! Им было приятно услышать: «вы справитесь», но ответственность-то какая! Дух захватывало. Зинаида Павловна даже всплеснула руками:
— Владимир Ильич! Ведь мы еще только начинаем приходить в себя после Сибири, еще даже не освоились как следует. И вдруг сразу…
— Сразу! — подхватил Владимир Ильич, улыбка сошла с его лица. — Да, сразу! Времени на раскачку история нам не дает, друзья мои! И, как марксисты-революционеры, вы сами это хорошо понимаете. Жизнь требует, и, значит, должно быть сделано.
Он рассказал, каким должен быть, на его взгляд, русский центр «Искры», как его надо создавать и кто именно мог бы тут помочь.
Потом, снова заулыбавшись, весело произнес:
— Ну, теперь о деле хватит. Отдыхайте, походите по городу, а на обед прошу ко мне. По старой памяти сыграем партию? Дам тебе одну пешку фору, если угодно, Глеб. А мне пора в библиотеку: много срочной работы, я ведь, кроме того, новую книгу пишу.
Но Владимир Ильич и через час не ушел. Все сидел, держа шляпу в руке, и рассказывал Кржижановским о своей новой книге.
Глеб слушал, смотрел на Владимира Ильича и думал: какая удивительная последовательность во всем, что этот человек делает! Каждый его новый труд, каждый новый шаг — все бьет в одну цель. Из сибирского плана родилась «Искра». Появилась передовая в первом номере: «Насущные задачи нашего движения», где контуры сибирского плана уже ясно обозначились. Потом, в четвертом номере, снова, но более широко о том же сказала статья Владимира Ильича «С чего начать?». И вот сейчас дальнейшее развитие начатого еще в Сибири разговора в книге «Что делать?».