И, вспоминая вчерашнее, все то, что произошло в конце встречи в «Европейском дворе», Глеб Максимилианович думал с недоумением: «Как можно жить и работать рядом с таким человеком и не видеть горизонта? Странно!..»
В России на голых полях уже лежал морозный иней, когда Кржижановские возвращались из Мюнхена. Первый год нового века — 1901-й — шел к концу.
Скоро Кржижановские уже были в Самаре. Глеб устроился начальником паровозного депо, поселился в казенном доме рядом с депо и начал сколачивать искровский центр.
В переписке «Феклы» с Самарой и другими агентами «Искры» в России теперь все чаще встречались имена «Клэра» и «Улитки». Таковы были конспиративные клички Глеба и Зины.
К этому времени над «Искрой» стали сгущаться тучи. В России прокатилась волна арестов, за тюремной решеткой оказались люди, помогавшие «Искре». Крупный провал произошел в Петербурге..
В адрес «Феклы» — письмо: на днях взят Ногин. Схвачены и его товарищи. И зачем они показались в Петербурге?
Там уже снега. Пошел ноябрь.
Еще тревожное письмо: взята вслед за Ногиным вся питерская группа «Искры». Арестован Степан Иванович Радченко — старый товарищ Владимира Ильича еще по Союзу.
Вечер. Темный, декабрьский. Над огнем лампы проступили буквы еще одного шифрованного письма. Оно адресовано Кате. В России знают секретаря «Искры» Надежду Константиновну только под этим именем. Московский социал-демократический комитет сообщает, что… Не верится! Перед глазами туман. Но от правды не уйти. В Орехово-Зуеве взят полицией Бабушкин. Он в тюрьме.
За окном что-то журчит. Дождь. Снега в Мюнхене еще нет.
В комнате полумрак. Владимир Ильич и Надежда Константиновна у лампы. Засулич и Юлий Осипович за столом.
— Как же его взяли? — ломает руки Вера Ивановна и просит Надежду Константиновну прочесть вслух то место из письма, где говорится об аресте Бабушкина.
Расстроенная Надежда Константиновна читает:
— «Товарищ Богдан взят в Орехово-Зуеве и отвезен во Владимирскую тюрьму».
Где-то ниже в комитетском письме еще скупо сказано, что за Бабушкиным давно велась слежка. Обнаружив ее, он в ноябре переехал в Москву и поселился в Марьиной роще. В один декабрьский день он выехал по искровским делам в Орехово-Зуево и не вернулся домой.
Владимир Ильич расстроенно ходит из угла в угол.
— Зато немало успел, — бормочет он и кивает, как бы сам подтверждая собственные слова. — Хорошие корреспонденции дал «Искре», прекрасную статью против Дадо-нова, отлично, славно поработал.
На рабочем столике Владимира Ильича в углу комнаты возле окна всегда лежит на видном месте небольшая брошюрка. Она называется «В защиту иваново-вознесенских рабочих». Это и есть статья Бабушкина, вышедшая отдельным приложением к девятому номеру «Искры».
В руках Надежды Константиновны еще письмо. Она проявляет его над огнем лампы. Письмо шифрованное. Владимир Ильич нетерпеливо подходит:
— От Глеба?
— От Землячки.
— И Глеб что-то пропал, — вздыхает Юлий Осипович и принимается протирать свое пенсне решительно без всякой надобности.
Журчит, шуршит что-то за окном. Может, уже не дождь, а снег? Владимир Ильич стоит у окна и прислушивается, прижав ухо к плотно задернутой портьере.
— Нет, все тот же дождь, — говорит он и подходит к Надежде Константиновне.
Около нее уже стоят Мартов и Засулич. Губы у Надежды Константиновны очень бледны сегодня. Озаренное светом керосиновой лампы лицо кажется смуглым, но выдают губы. В них ни кровинки.
Ей безумно жаль Бабушкина. Весть о провале Ногина и его товарищей она успела пережить раньше — давно дошли сообщения об их аресте. А тут свежая рана.
— Ну что пишет Землячка? — нервничает Засулич.
Надежда Константиновна молчит. Она знает: Владимир Ильич не терпит сердобольных охов, бесполезны они. А хочется охнуть.
— Аресты в Одессе, — с трудом выговаривает она, глядя куда-то поверх проявленных над огнем строчек письма. — Взяты Конкордия Захарова и Закубанский — болгарский рабочий, который помогал перевозить «Искру» морем из Варны в Одессу.
У Владимира Ильича вздрагивают брови. Он как-то очень поспешно произносит:
— Несколько месяцев поработали неплохо. Немало пудов литературы доставили в южные комитеты. Это все — дело! Дело!..
Надежда Константиновна понимала, отчего так торопливы некоторые реплики Владимира Ильича. Он тяжело переживал за товарищей, попавших в беду. Но не любил жалости. Что проку? И, заглушая в самом себе боль, спешил сказать о том добром, что эти люди сделали.
Начиналось тревожное время. Владимир Ильич чувствовал это, и все настойчивее звучали в его письмах к «искрякам» требования: берегитесь, берегитесь, вы очень нужны партии.
В конце декабря он был особенно занят: в Мюнхен снова должен был приехать Плеханов. С ним ожидался и Аксельрод. Предстояло обсуждение проекта партийной программы, уже набросанной Плехановым.
Никто другой не думал столько над партийной программой, сколько Владимир Ильич. И все же он уступил честь написания проекта программы Георгию Валентиновичу, в письмах не раз торопил с этим делом.
К предстоящему обсуждению программы Владимир Ильич серьезно готовился, он считал, что ее опубликование в «Искре» будет одной из решающих вех на пути к будущему съезду, на который соберутся представители всех социал-демократических организаций России.
Спешил Владимир Ильич в эти дни и со своей книгой. Страница за страницей. Будет книга — пусть небольшая. Не до пухлых томов. Он засиживался за работой до глубокой ночи. Отходил от стола иногда уже под утро. Погода в Мюнхене стояла ужасная, всё дожди и дожди.
Как-то под вечер прибежала Засулич. В руках у нее был толстый пакет со швейцарским штемпелем.
— Жорж программу прислал! То есть это еще проект, Просил перед обсуждением всех познакомить, а сам приедет в январе. Вот он, проект!
Она оставила присланный Плехановым для Владимира Ильича экземпляр проекта и ушла.
Владимир Ильич долго просидел у стола — изучал проект. Часто покашливал. Он недавно перенес инфлюэнцу. Вечером за окном покружились первые пушинки снега. Резкий северный ветер раскачивал фонари. Владимир Ильич вдруг собрался на прогулку.
— Что вы? — удивилась Елизавета Васильевна. — Мерзкий холод на улице, а у вас и так простуда.
Надежда Константиновна тоже пошла с ним. Она уже поняла все.
Набросок Плеханова не удовлетворил Владимира Ильича. Еще при Засулич он пробежал глазами первую страницу и покачал головой. Может быть, оттого Вера Ивановна и поспешила уйти? Чтобы не спорить.
Надежда Константиновна не успела как следует ознакомиться с проектом. Пока Владимир Ильич изучал присланные Плехановым страницы, не хотелось отвлекать его неизбежным разговором, но урывками Надежда Константиновна все же полистала проект.
Первая страница начиналась со слов: «Главную экономическую особенность современного общества составляет господство в нем капиталистических отношений». Дальше шла общая характеристика капитализма, чередовались другие пункты, говорилось и о диктатуре пролетариата как необходимом политическом условии революции.
И все же трудно было отделаться от впечатления, что это не программа партии, борющейся в особых условиях самодержавной России, а, скорее, программа экономического учебника, посвященного капитализму вообще.
«Какая-то она чересчур отвлеченная», — отметила про себя Надежда Константиновна, но решила, что беглый просмотр проекта, конечно, не дает права делать какие-нибудь свои умозаключения. Но ее очень интересовало, что скажет Владимир Ильич.
На улице она попросила его поднять воротник пальто. Ветер уже не свирепствовал, как прежде, но зато еще сильнее чувствовалась идущая от земли сырость. Земля еще не промерзла, и падавшие на нее снежинки быстро таяли.