— Так жаль Балмашева, — говорила она, — наверное же повесят. И отца его жаль.
Она тяжело переживала выстрел Балмашева, и все это знали. Да она и не скрывала, что в ней проснулось что-то давно забытое.
— Конечно, теоретически я против террора. Просто по-человечески жаль, что из-за царской тирании гибнут славные люди.
— Да, террор — это, конечно, не средство, — соглашался Тахтарев. — Пора с террором покончить, как вообще с крайностями.
Вера Ивановна сердито блеснула глазами.
— Мы знаем, что вы считаете крайностями, — сразу повысила она голос. — Извините, но я не расположена сейчас спорить.
Тахтарев был заядлым «экономистом», он даже редактировал одно время газету «Рабочая мысль», которую искровцы беспощадно громили. И в то же время этот человек и особенно его жена — Аполлинария Александровна охотно оказывали услуги «Искре». В их адрес тоже шли письма из России для «Феклы», а лиц, готовых помогать «Искре», в Лондоне пока было мало. Не обжились, не обстроились, все еще только налаживалось, и дорог был каждый адрес.
— Мы подсмотрели для вас недорогую квартирку, — говорила Тахтарева Надежде Константиновне. — Это недалеко от нас, на улице Холфорд-сквер. Две комнатки.
На первое время Владимир Ильич и Надежда Константиновна поселились по объявлению в так называемых «спальных комнатах».
— А вам мы тоже кое-что нашли, — сказала Аполлинария Александровна угрюмо молчавшей Засулич.
Та наотрез отказалась. Она, Мартов и Николай Александрович — тут Вера Ивановна показала на Алексеева — будут жить коммуной.
Алексеев рассказал, что он уже снял помещение для «коммуны». Каждый получит комнату и волен устраиваться как хочет. А готовить — на общей кухне. Можно кормиться общим котлом, можно и порознь.
— Видимо, табачный дым у вас будет наверняка общим, — пошутил Владимир Ильич, и впервые за сутки Надежда Константиновна увидела на его лице улыбку.
Квартирку, подсмотренную четой Тахтаревых, сняли. Близко от центра города, место относительно тихое. У дома — скверик, недалеко станция железной дороги. В двадцати минутах ходьбы — Британский музей с богатой библиотекой, что особенно устраивало Владимира Ильича. Хозяйке — это была строгая, сухопарая дама в очках — представили Владимира Ильича и Надежду Константиновну как чету Рихтер, прибывшую из Германии. Тахтарев давал чете наилучшие рекомендации, а с его мнением хозяйка не могла не считаться: он жил поблизости и было известно, что его отец генерал.
Комнатки были светлые, чистые, но без мебели.
— Занавески, пожалуйста, повесьте свои, — сказала хозяйка, миссис Йо. — И простите, мистер Рихтер, вам придется заплатить за неделю вперед.
Пришлось, как водится по английскому обычаю, уплатить миссис Йо недельную плату.
Потом Владимир Ильич и Надежда Константиновна расстались с Тахтаревым и отправились осматривать город.
Лондон… Старый город еще жив… Позванивает «Большой Бен» — куранты на башне Вестминстерского аббатства, у королевского дворца стоит стража, одетая в медвежьи шапки. Но все это прошлое, прошлое. Сегодняшнее — это заводы, банки, конторы, магазины, омнибусы, чинные респектабельные дома на улицах богачей и прокопченные лачуги в Уайтчепеле.
Здесь и в самом деле человеку затеряться легче, чем игле в стоге сена. Тут можно жить год, два, три и не знать ближайшего соседа; застрелиться — и никто этого не услышит; умереть — и никто даже не вспомнит, что был такой человек.
В этот день Владимир Ильич исходил и изъездил вместе с Надеждой Константиновной много улиц. Войдя в омнибус, занимали места наверху, на империале, чтобы все видеть. Прокатились по железной дороге в Уайт-чепель и разговаривали там с рабочими, многие из которых были выходцами из России.
Когда вернулись домой, у Надежды Константиновны подкашивались ноги от усталости. А Владимир Ильич, немного посидев на стуле, скоро поднялся как ни в чем не бывало и сказал, что пойдет в ближайший магазин купить кое-что из еды.
— Только не бычачьи хвосты и не жареные скаты, — просила Надежда Константиновна.
Когда Владимир Ильич вернулся, то застал на столе только что доставленный почтой из Женевы толстый пакет. Адресованные лично Владимиру Ильичу пакеты Надежда Константиновна сама не вскрывала.
— Наверно, от Плеханова, — предположила она. — Узнаю его почерк на конверте.
Владимир Ильич послал на днях в Женеву свою статью об аграрной программе русской социал-демократии, со сделанными уже тут, в Лондоне, поправками. Теперь статья вернулась от Плеханова.
Вскрыв пакет, Владимир Ильич бегло полистал возвращенную ему рукопись с пометками Плеханова на полях. Надежда Константиновна заметила, что лицо у Владимира Ильича резко помрачнело, он даже побледнел. «Что за несчастье! — подумала с отчаянием Надежда Константиновна. — Неужели Плеханов не угомонился?»
Владимир Ильич молча положил на стол рукопись.
Она была во многих местах испещрена резкими и обидными пометками. Придирался Плеханов к формулировкам, уже принятым и одобренным другими соредакторами «Искры», к отдельным словам, которые почему-то ему не нравились, даже — к запятым. И каждую, даже мелкую поправку, если Владимир Ильич ее не примет, предлагал ставить «на голоса».
Мартова в Лондоне уже не было, он уехал в Париж читать свои рефераты, и вся работа по «Искре» легла на плечи Владимира Ильича. Он работал дни и ночи. Мистер Квелтч выделил «Искре» небольшой уголок в своей типографской конторке, и, кончив работу в библиотеке, Владимир Ильич спешил туда. А с вечера начиналось другое — письма, письма…
Главным теперь было восстановить оборванные арестами связи. Менялись адреса, пароли, явки, восстанавливался транспорт.
Пожалуй, даже в России, в местах, где прошли аресты, не знали лучше Владимира Ильича и Надежды Константиновны картину провалов. Ведь в их руках сосредоточивались все нити.
По-прежнему часто приходила Засулич. Рассказывала о своей жизни в «коммуне», ей там нравилось. В «коммуне» простые, товарищеские нравы. У каждого отдельная комнатка.
— Зашли бы к нам, посмотрели бы, — звала Вера Ивановна. — Право, у нас хорошо.
В эти дни она старалась сделать все, чтобы как-то уладить новый конфликт внутри «Искры», возникший по вине Плеханова. Зная, как возмущен Владимир Ильич его безосновательными придирками, Вера Ивановна посылала в Женеву письмо за письмом, пытаясь убедить Жоржа, чтобы он взял назад свои поправки.
У этой женщины была легкоранимая душа. И чем больше раздвигались рамки «Искры», чем шире развертывалась работа, тем отчаянней барахталась Засулич среди неизбежно возраставших забот, огорчений, неожиданных поворотов судьбы. А главное-то ведь было еще впереди! Это она и сама чувствовала. И оттого еще больше нервничала.
Она чего-то ждала и часто спрашивала то у Владимира Ильича, то у Надежды Константиновны:
— Из Женевы ничего не получили?
Те уходили от разговора о Женеве. Что Женева, дорогая Вера Ивановна! Сейчас важнее всего то, что из России пошли вести повеселее.
Владимир Ильич давно писал товарищам в Петербург, что если бы тамошняя организация стала на деле вполне искровской, то можно было бы очень скоро провести второй съезд партии и превратить «Искру» в двухнедельную, а то и в еженедельную газету. Сейчас в Питере дело как будто шло на лад. Пришли сообщения, что там хорошо поработали Иван Радченко и другой активный агент «Искры» — Красиков, он же «Шпилька». Крепла надежда, что длительная борьба «Искры» за влияние в питерском социал-демократическом комитете, где сильны «экономисты», закончится успешно для «Искры».
Вера Ивановна радовалась этим добрым вестям, но больше всего ее волновало, что от Жоржа нет писем. Она знала, что Аксельрод и снова побывавший в Цюрихе Мартов вмешались во вновь возникший конфликт и стараются его уладить.
Как-то под вечер Владимир Ильич сидел в большом библиотечном зале Британского музея и работал. Ему было удобно здесь работать. В зале стены от пола до потолка заставлены книгами. Каждый посетитель может занять отдельный стол. На столе — полочки для книг. Тепло, уютно. Приходи, бери любые книги и работай, как в своем домашнем кабинете.