— Вы не представляете себе, Владимир Ильич, сколько в нашей Россиюшке всяких пижонов, — кривил губы Красиков. — Тоже хотят участвовать в движении. Модно стало! И знаете, о чем они мечтают? Хочется им, чтобы и в России, как здесь, в Лондоне, в Гайд-парке, каждый мог подняться на трибуну и кричать, что бог на душу положит. Кто за социализм, кто за анархизм, кто во что горазд! Вот и предел всех мечтаний о свободе у этих пижонов, старающихся примкнуть к нашему движению.
Владимир Ильич задумчиво слушал.
— Нет, — произнес он, — партию мы строим совсем не такую, как на Западе. В том-то и дело! Но мы строим ее на заре новой эпохи. Социал-демократия идет очень сложными путями к своей цели. Не все дойдут, это ясно. Иные останавливаются на полдороге и не в состоянии идти дальше. Это бывает и с людьми, и с партиями.
Красиков соглашался:
— Да, Владимир Ильич. У нас, в России, правда, трудней работать, чем тут, на Западе, у нас в парке на трибуну не поднимешься и провозглашать свои лозунги не станешь. У нас сажают, бьют, преследуют, зато наш крот истории роет глубже.
Владимир Ильич думал, глядя на Красикова: «Вот кого надо было бы обязательно выбрать делегатом на наш предстоящий съезд».
Приезжих чаще всего помещали на временное жительство в «коммуне». Для гостей тут была специальная комната. Шумное соседство молодых, веселых россиян тревожило хозяев дома: не анархисты ли эти россияне и не занимаются ли они изготовлением бомб — самое страшное, что мог представить себе респектабельный англичанин. Пришлось снова прибегнуть к помощи солидного Тахтарева: тот поговорил с домовладельцами и кое-как успокоил их.
— Но отчего они так кричат?
— Спорят, — объяснял Тахтарев. — Просто спорят. Уверяю вас, бомб они не делают.
Тахтарев доложил Владимиру Ильичу о конфликте, и тот серьезно поговорил с Мартовым.
— Действительно, кричим сильно, — с виноватым видом чесал затылок Мартов и откровенно признавался, что такой шум и ему мешает работать.
Последние номера «Искры» были полны сообщениями об удачных побегах русских революционеров из тюрем и мест ссылки.
Многих из киевских беглецов уже видели в Женеве и Цюрихе. Находился там и Бауман. Опять захаживает в кафе «Ландольт», жадно читает все, что пропустил, пока сидел в тюрьме, особенно — номера «Искры». Владимир Ильич, когда заходил разговор о побеге, лукаво щурил глаза, и чувствовалось: доволен, очень доволен.
Каждого из бежавших Владимир Ильич старался ободрить, не торопил с возвращением к делу. «Тысячу приветов старому другу!» — написал он в письме к Аксельроду в Цюрих, узнав, что Лалаянц там.
Исаак Христофорович посидел крепко. После суда его загнали далеко — под Иркутск. Арестовали и его жену — тоже искровку. Ей, как и мужу, удалось бежать.
Не каждого звал Владимир Ильич в Лондон. Это могло нарушить конспиративную работу «Искры», выдать царской охранке ее новое местопребывание. Об участниках побегов русская эмигрантская печать в Швейцарии и Франции успела сильно прошуметь, и их появление в Лондоне могло быть тотчас замечено. Но Владимир Ильич не забывал позаботиться о каждом беглеце, подумать об его устройстве и о том, чтобы человек был обеспечен средствами к жизни.
Установилась своего рода очередность в порядке приезда беглецов в Лондон.
Одним из первых побывал здесь Грач. С ним приехали его товарищи по совместному побегу из Лукьяновской тюрьмы Пятницкий и активный агент «Искры» Литвинов, по кличке «Папаша». Оба они, и Пятницкий и Литвинов, были всей душой преданы «Искре» и до тюрьмы успели хорошо поработать для нее.
Местом их деятельности была западная граница. Немало транспортов с искровской литературой попало в Россию благодаря самоотверженной, бесстрашной работе Пятницы и Папаши, сына виленского часовщика.
Пятницкий показался Надежде Константиновне страшно худющим, и поэтому по приезде молодого щетинщика в Лондон были приняты меры, чтобы его «подкормить». Это был темноволосый, подвижный, по натуре очень увлекающийся человек. Он жадно тянулся к знаниям, и Владимир Ильич, со своей стороны, позаботился, чтобы Пятница смог теоретически подковаться, поработать над собой, расширить свой кругозор.
На второй или третий день после приезда искровцев в Лондон Владимир Ильич притащил в «коммуну», где их поселили, большую связку книг, брошюр и газет и настоял, чтобы Пятницкий как следует позанимался; тот и сам с охотой взялся за чтение, даже не пошел осматривать Лондон.
— Я вам его покажу, — пообещал Владимир Ильич. — Сначала поработайте, раз есть охота.
А Николай Эрнестович и тут, в Лондоне, оказался тем же неугомонным человеком, каким бывал всегда. В искровской колонии его видели только в первые часы приезда. Сославшись на свои письменные отчеты, которые он отправлял из России еще в Мюнхен, он при встрече с Владимиром Ильичем не столько сам рассказывал, сколько расспрашивал, скоро ли соберется партийный съезд и что именно он, Грач, мог бы для этого сделать?
— Сперва отдохните, — сказал ему с улыбкой Владимир Ильич. — Найдется, найдется работа. Вы скажите, что вам нужно? Чего бы хотели?
— Ничего, — ответил Грач, попрощался, надел шляпу и надолго, как выразилась Надежда Константиновна, «испарился», куда-то пропал. Знали, что он носится по Лондону, ходит, смотрит, все ему интересно, все хочется знать.
— Где наш летучий голландец? — спрашивал Владимир Ильич, когда заходил в «коммуну».
— Витает над Лондоном, аки демон!
— А вы все трудитесь? — обращался Владимир Ильич к Пятницкому, которого неизменно заставал за чтением. — Не устали?
В отличие от Виленского щетинщика, Литвинов, тоже еще очень молодой, был широкообразованным марксистом, знал несколько иностранных языков и хорошо разбирался в сложных вопросах современной политики. Он показался Владимиру Ильичу очень толковым и ценным работником.
Работа, понятно, нашлась всем.
Неукротимый Грач вскоре полетел обратно в Швейцарию. Было решено, что какое-то время ему лучше не появляться в России, не попадать на глаза охранке. Ему поручили налаживать искровские связи в Швейцарии и оказывать по мере сил «активизирующее» воздействие на плехановскую группу. Как выразился Владимир Ильич, задача Грача состояла в том, чтобы «личным примером» показывать группе, что Россия жива, борется, не стоит на месте.
— Тяните их вперед, к съезду, — смеясь, подбадривал Баумана Владимир Ильич, когда прощался с ним. — И не робейте! Вы сильнее их, потому что вы живой пример рвущейся в будущее революционной России!
Николаю Эрнестовичу были до того приятны эти слова, что он не смог сдержать радости и покраснел. Его тронула до глубины души искренняя признательность Владимира Ильича.
Через день Грач уже пересекал Ламанш и сожалел, что в море штиль, — хоть бы чуток потрепало корабль, черт возьми! Как оно, при буре?
Пятница уехал в Берлин работать искровским агентом по транспортировке литературы из Лондона в Россию.
С важными поручениями «Феклы» отправился вскоре в Женеву и Литвинов.
В эти дни в Лондон пришла весть, что бежал из тюрьмы Бабушкин. Вся искровская колония загорелась: скорее, скорее пусть едет сюда! Предвкушая уже заранее удовольствие от предстоящей встречи с одним из наиболее любимых агентов «Искры», Владимир Ильич говорил весело:
— Ивану Васильевичу устроить приезд вне всякой очереди! Дать ему подорожную особой категории. Пусть станционные смотрители без промедления предоставят ему лошадей и ямщиков, как самому важному лицу, едущему по государственной надобности!
Побег Ивана Васильевича из тюрьмы тоже стоил увлекательного романа.
Подполье приучило его к осторожности. В сапоге он всегда носил при себе три железные пилки. При аресте и обыске их, к счастью, не обнаружили. Решетка в камере оказалась толстой, и немало труда и времени ушло, пока удалось ее перепилить. А когда все было готово, оставалось только отогнуть подрезанные прутья и выскочить в окно.