— Так неудобно получилось, — с извинительной улыбкой вторила жена Кольцова. — Но мы нашли кое-что другое…
— Да, да! — перебивал Кольцов. — В гостинице «Красный петух» вас примут и устроят. Вот адрес.
«Красный петух» был недорогим, маленьким отелем, содержал его бельгийский социалист. Небольшие номера, обстановка скромная, на втором этаже — ресторан. Кто приехал и зачем — хозяину не было дела. Плату он получал, и это его устраивало. Через бельгийских социалистов нашли недалеко от «Красного петуха» и подходящее помещение для съезда, — очень скромное и неприметное.
…Как-то вечером Владимир Ильич и Красиков сидели за столиком в «Красном петухе» и обсуждали предсъездовские дела. Петр Ананьевич хорошо поработал в Организационном комитете по подготовке съезда. Объездил много городов России, потрудился, не считаясь ни с постоянным риском снова очутиться в Сибири, ни с лишениями, обычными для профессионала-революционера.
Случилось так, что из семи искровцев — членов Организационного комитета на съезд пока прибыл лишь один он. Среди прибывших трое были не искровцы.
Вот об этом и шел сейчас разговор между Петром Ананьевичем и Владимиром Ильичем.
— Вообще-то нас тут два искровца из членов комитета, — говорил Красиков, — но, увы, зашатались некоторые наши искровцы. Вот одна из них, извольте, — показал Красиков на вошедшую в зал представительную женщину в длинном темном платье и с высокой прической, — Александрова, которую вы хорошо знаете. Кстати, она идет к нам.
Вошедшая поздоровалась и подсела к столику, за которым сидели собеседники. У нее было властное выражение лица и самоуверенные, энергичные движения.
— О чем вы тут разговариваете? — спросила Александрова, и через минуту только она одна и вела разговор; всё говорила, говорила, и чувствовалось, привыкла, чтоб ее слушали.
Владимир Ильич, опустив голову, задумчиво трогал вилкой косточки в опустевшей тарелке, а Красиков, человек ершистый, иронически кривил губы и всем своим видом показывал, что не склонен терпеть замашек к «самодержавию» у этой дамы, но из вежливости к ее полу и годам не хочет спорить.
Екатерина Михайловна — так звали эту женщину — начинала революционную деятельность в Петербурге как народоволка. Два года отсидела в тюрьме, попала под Сольвычегодск в ссылку и тут примкнула к социал-демократам. Кончив ссылку, поселилась в Смоленске, стала активничать в искровской группе.
Владимир Ильич давно знал эту женщину и многие годы относился к ней с большим уважением. Он охотно привлекал ее к искровским делам. Но в последнее время, став членом Организационного комитета, она повела себя странно, и Владимир Ильич был ею недоволен. Любой активный искровец, привлеченный к подготовке съезда, хорошо знал, как трудно было добиться, чтобы количество делегатов искровского направления превысило на съезде число представителей других течений в русской социал-демократии.
Александрова вдруг словно забыла об этом. Ей показалось важным обязательно позвать на съезд кое-кого из одной заграничной группки социал-демократов, не имевшей никакого веса и совершенно оторванной от России. Состояло в этой группе всего три литератора, давно осевших в Швейцарии и, в сущности, никого не представлявших, кроме самих себя. Называлась эта группа «Борьба».
Владимир Ильич запротестовал против приглашения «Борьбы». Основные течения в русской социал-демократии на съезде достаточно хорошо представлены, и незачем из одних только соображений «полноты различных точек зрения» звать на съезд людей, которые заведомо будут мешать победе искровских идей.
Александрова и слушать не хотела никаких доводов разума — уперлась на своем, и все.
Отношения между ней и Владимиром Ильичем уже при отъезде из Женевы стали натянутыми. Своего Александрова не добилась, но ее поведение Владимиру Ильичу не понравилось.
Поэтому он и помалкивал сейчас, а она, словно никаких размолвок между ними не было, говорила как раз на «больную» тему. Мол, она знает, что состав делегатов съезда не совсем удовлетворяет Владимира Ильича и Красикова, и старалась успокоить их: ничего, мол, страшного нет. Кого из делегатов ни взять — все, почти все перебывали в тюрьмах и ссылке. Это кое-что да значит. При всех разногласиях и разноречивых взглядах на тот или иной пункт программы или устава, люди они, в конце концов, с революционным духом. Во всяком случае, серьезных возражений против объединения всех групп в единую партию пока не слышно, а что есть разные мнения, как она должна строиться, это другой вопрос.
— Вот именно, — перебил Владимир Ильич. — Извините, Екатерина Михайловна, в этом вопросе вся суть.
Тон у него был терпеливый, спокойный, и Красикова это удивило. Он знал, как велика тревога Владимира Ильича за исход съезда.
— Главное для нас сейчас — именно решение вопроса о строении партии. От этого зависит все!
— Ну что вы! — разводила руками Екатерина Михайловна. — Я знаю, что некоторые делегаты не согласны кое с чем в вашем проекте устава, но искровское воспитание побуждает их не противопоставлять вам свой контрпроект. Они готовы ограничиться предложением частных поправок к вашему проекту.
— Это кто хочет так поступить?
— А хотя бы Мартов. У него своя точка зрения, которую он собирается отстаивать. Я с ним говорила и думаю, он прав. Мне лично хочется его поддержать.
— Во имя чего? — усмехнулся Красиков.
— Из принципа! И не я одна стою за это, кстати говоря. Мы его поддержим.
— Кто — мы?
Владимир Ильич пристально смотрел на Александрову. Он не скрывал, что возмущен ее поведением. Но произнес почти спокойно:
— На съезде поговорим, уважаемая Екатерина Михайловна. Каждый сможет отстаивать свой взгляд. Но есть организация «Искры», которой вам следовало бы дать свои объяснения.
— И не подумаю, — усмехнулась Александрова.
— Ого, как безапелляционно! — произнес Красиков. Он сидел, засунув пальцы в кармашки своего пестрого жилета. — Право, женская психология прелюбопытна и в партийных вопросах.
— Оставьте, — пренебрежительно отмахнулась Александрова. — Все отлично знают ваш ядовитый язык.
Она обиженно поднялась со стула и отошла.
— Как хорошо, что она делегат с совещательным, а не решающим голосом, — сказал Красиков Владимиру Ильичу. — Эта дама задала бы перцу…
Владимир Ильич хмурился. Красиков предложил сыграть партию шахмат, и они пересели к окну, где на специальном столике с шахматными клетками уже были расставлены фигуры.
Красиков подолгу думал над каждым ходом, а Владимир Ильич, передвинув фигуру или пешку, принимался пристально разглядывать лица делегатов, шумевших в зале.
— Петр Ананьевич, — сказал он Красикову, когда партия была кончена, — знаете такое выражение: «спорить с пеной у рта»?
— Знаю, — усмехнулся Петр Ананьевич.
— Можете вы себе представить, что на съезде у нас дошло бы до этого?
Красиков захохотал, глаза его заискрились задорно.
— Пусть дойдет.
— Тогда будьте готовы. Через два дня открываем съезд.
— Я готов, — ответил Красиков.
От избытка чувств он хлопнул кулаком по коробке с шахматами. Звук получился такой сильный, что официантки у двери испуганно оглянулись. Странное впечатление, видимо, производило на них это множество бородатых россиян, шумно спорящих за столами.
На другой же день после разговора с Владимиром Ильичем Красикову пришлось дойти до «пены у рта». Накануне открытия съезда в «Красном петухе» собрался Организационный комитет.
На заседании Александрова потребовала пригласить на съезд одного из ярых противников «Искры» «экономиста» Кричевского. Удивительно, как Александрова тянула на съезд людей, которых искровцы менее всего желали бы видеть! Кричевский давно эмигрировал из России и был главным «столпом» «экономистской» газеты «Рабочее дело». С этим Кричевским «Искра» все годы вела борьбу.