Денег на проведение съезда и содержание около полусотни делегатов было в обрез.
А предстояло обсуждение множества вопросов, и съезд грозил затянуться. В повестке дня, заранее розданной делегатам, значилось ровно двадцать вопросов. Кроме принятия программы и устава, предстояли еще и делегатские доклады с мест. В повестке был вопрос об отношении к разным другим партиям в России, был еще вопрос о демонстрациях и восстаниях. И в конце предстояли выборы.
В зале на скамьях сидели видные революционеры, хорошо известные в подпольной России, в большинстве широкообразованные, успевшие побывать в тюрьмах и ссылках, испытавшие немало на своем веку.
Эти люди представляли двадцать шесть социал-демократических организаций, которым предстояло наконец по-настоящему объединиться в одну партию.
Пока еще каждый делегат представлял на съезде свою группу или комитет. Плеханов и Дейч считались делегатами от группы «Освобождение труда». Члены группы Аксельрод и Засулич имели совещательные голоса. У Потресова тоже был совещательный голос. Владимир Ильич имел мандат с двумя решающими голосами от Заграничной лиги русской революционной социал-демократии. Мандат от организации «Искры» достался Мартову.
А еще были делегаты от группы, объединявшейся вокруг газеты «Южный рабочий», от Бунда, от заграничных «экономистов». Было немало представителей от уже сложившихся в России крепких социал-демократических комитетов, имевших большой опыт подпольной борьбы и ведших за собой значительные партийные организации, в которых было много рабочих. Среди тех, кто имел мандаты от местных комитетов, были и антиискровцы.
На календаре было по новому летосчислению 30 июля 1903 года, когда открылся съезд. И как ни сложилось потом все дальнейшее на съезде, день, когда его открывали, запомнился на всю жизнь. Все были взволнованны.
Над Брюсселем жарко пылало полуденное солнце, бельгийская столица жила своей обычной жизнью, а тут, в помещении мучного склада, сидели затаив дыхание около полусотни русских революционеров, очень разных, в большинстве еще очень молодых, и слушали вступительную речь человека, затянутого в черный редингот. Он стоял у стола один (президиум съезда еще не был избран) и торжественным голосом чеканил слова:
— Товарищи! Организационный комитет поручил мне открыть второй очередной съезд РСДРП. Я объясняю себе эту великую честь только тем, что в моем лице Организационный комитет хотел выразить свое товарищеское сочувствие той группе ветеранов русской социал-демократии, которая ровно двадцать лет тому назад, в июле 1883 года, впервые начала пропаганду социал-демократических идей в русской литературе.
Он тоже волновался, Плеханов, произнося эти слова. Он был бледен, строг, внушителен.
Где-то в середине зала на скамье рядом с Бауманом и Землячкой сидел Владимир Ильич. В первом ряду важно закинул ногу за ногу Крохмаль, уже знавший, что он будет ведать секретарской частью съезда. Далеко позади, па последней скамье, приютилась Надежда Константиновна — делегат с совещательным голосом.
Подумать только, с тех пор как группа «Освобождение труда» возвестила о необходимости создать в России марксистскую партию, минуло ровно двадцать лет! То был год смерти Маркса — 1883-й! Еще двенадцать лет после Маркса стоял на революционном посту Фридрих Энгельс!
Энгельс писал тогда о своем друге, что тот был таким центром для международного рабочего движения, откуда оно могло получать ясный совет, который мог быть дан только гением во всеоружии знания. Вот такой совет отныне русское рабочее движение должно получать от своей партии!
— Двадцать лет назад мы были ничто, — говорил Георгий Валентинович. — Теперь мы уже большая общественная сила, — я говорю это, конечно, имея в виду русский масштаб.
Двадцать лет назад… Нет, еще, пожалуй, три-четыре года назад все только начиналось. Память доносила до Владимира Ильича видения далекой Сибири, вставал перед глазами Енисей, и где-то под Ермаковской покосившийся крест на могиле Ванеева. И вспоминалось, как на обратном пути после похорон Ванеева, когда спускались по косогору к полевой дороге, одна из женщин воскликнула:
«Как нас мало, друзья! Горсточка!»
Сколько с тех пор прошло? Неполных четыре года.
— Мы сильны, но наша сила создана благоприятным для нас положением, — продолжал Георгий Валентинович. — Это стихийная сила положения. Мы должны дать этой стихийной силе сознательное выражение в нашей программе, в нашей тактике, в нашей организации. Это и есть задача нашего съезда.
Давно не ощущал Владимир Ильич такой близости к Плеханову, как в этот первый день съезда. Хотелось забыть прежние обиды. Идти вместе за все искровское, настоящее. Вместе до конца.
Но вот Плеханов приподнял обеими руками фалды редингота, сел и взялся за председательский колокольчик. Всплеск рук и взволнованный говор на скрипучих скамьях затих. Началась деловая работа съезда. Председателем бюро съезда был избран Плеханов, вице-председателями — Ленин и Красиков, секретарем — Крохмаль. Для ведения протоколов заседаний утвердили список из девяти человек.
Пока все это принималось, среди делегатов съезда в зале шел оживленный разговор. Обменивались впечатлениями от речи Плеханова. Находили, что она была блестящей. Владимир Ильич еще сидел в зале на своей скамье и с очень довольным, улыбающимся видом переговаривался с делегатами, сидящими рядом.
В речи Плеханова было одно место, которое больше всего понравилось Владимиру Ильичу. Георгий Валентинович сказал: «Положение настолько благоприятно теперь для нашей партии, что каждый из нас, российских социал-демократов, может воскликнуть и, может быть, не раз уж восклицал словами рыцаря-гуманиста: «Весело жить в такое время!» Эти слова как-то особенно пришлись по душе Владимиру Ильичу, и он говорил сейчас слушавшим его делегатам, что действительно весело в такое время жить и бороться, в этом ведь и весь смысл жизни.
— Прошу занять свое место за столом бюро, Владимир Ильич! — позвал Плеханов. — Мы переходим к обсуждению порядка дня!
Торжественность не оставляла Георгия Валентиновича. Он, без сомнения, переживал большой день в своей жизни, но ни улыбки не было на лице, ни светлой искорки в глазах. Он звонил в колокольчик и по-прежнему строго смотрел в зал.
Владимир Ильич, усаживаясь рядом за стол бюро, тепло улыбнулся ему. Георгий Валентинович ответил едва заметным кивком и тут же бросил орлиный взгляд в зал, еще раз позвонил.
Повестку дня обсуждали до позднего вечера и не кончили. Перенесли на другой день.
Ярко светило солнце, и настроение у Владимира Ильича было превосходное, когда он и Надежда Константиновна подходили к дому, где вчера начал заседать съезд. У входа толпились кучки уже собиравшихся на заседание делегатов. Не соблюдали никакой конспирации, шумно переговаривались, хохотали так, что не только уличные прохожие, даже седоки в экипажах оглядывались.
Стоял тут Зурабов — чрезвычайно живописный мужчина с густой черной бородой, какой не сыщешь во всем Брюсселе. Он был делегатом от Батумского комитета. И словно нарочно, для того чтобы всем бросалось в глаза его кавказское происхождение, он красовался сейчас в нарядной горской черкеске с кинжалом у пояса и с белыми газырями на груди.
В кучке людей возле двери виднелось улыбчивое лицо Лидии Михайловны Книпович — делегата от «Северного союза». Рядом — Бауман и Розалия Самойловна Землячка. У нее был мандат от Одессы.
Стоял тут и Плеханов и говорил молодым делегатам:
— Ваши папеньки и маменьки еще под стол ходили, когда я ходил в народ!
Делегаты смеялись: кажется, улыбался и сам Георгий Валентинович, чем-то довольный.
Увидев Владимира Ильича, Плеханов отвел его в сторону и начал шутливо словами гоголевского городничего из «Ревизора»: