Утром, когда Владимир Ильич и Надежда Константиновна пришли на съезд, Аксельрод, Засулич и Потресов с ними не поздоровались.
Это был еще более сумасшедший день, чем предыдущие. Съезд надо было кончать, обязательно и поскорее кончать. Таяли последние деньги, их едва хватало на выдачу скупых «диет» делегатам и оплату помещений. Дейч перед началом заседания прожужжал все уши- Владимиру Ильичу:
— Кончайте, иначе крах!
Закончить не удалось ни в этот, ни на другой день. Но исход съезда стал ясен через несколько часов.
Долго не удавалось зазвать делегатов в зал. Разбрелись кучками по закоулкам клуба. Отовсюду слышались раздраженные, спорящие голоса.
Два лагеря…
Каждый лагерь уже собирался на свои отдельные собрания. На одном таком собрании сторонников Владимира Ильича присутствовало двадцать человек, имевших двадцать четыре решающих голоса. Это составляло большинство съезда. После ухода бундовцев и рабочедельцев всего было сорок четыре голоса (некоторые делегаты имели по два голоса).
И сейчас каждая сторона старалась перетянуть к себе тех, кто еще колебался, мог в решающий момент не выстоять и отдать свой голос другой стороне.
В фойе Надежда Константиновна дважды встретилась с Верой Ивановной. Та прошла мимо с каменным лицом-Что было делать? Слова сказаны все. Теперь должно совершиться неизбежное. Что созрело, то должно произойти.
И оно совершилось, когда началось заседание. Председательствовал Красиков. Члены шестерки снова удалились из зала, чтобы в их отсутствии съезд мог решить — избирать ли новую тройку или оставить старый состав «Искры». В гробовой тишине протекли первые минуты заседания. Когда Красиков позвонил в колокольчик, многие вздрогнули.
— Голосуем, товарищи! — объявил Красиков.
Который час был? Никто не посмотрел. Но это был исторический час. Старая шестерка не прошла. Большинством голосов съезд не согласился сохранить то, что могло мешать партии. Ленина поддержали Бауман, Лядов, Стопани, Шотман, Книпович, Дмитрий Ильич, Землячка, Гусев, Красиков и многие другие делегаты.
— Итак, — объявил Красиков, — большинством голосов старая шестерка не утверждена. Будем избирать тройку. Прошу позвать удалившихся редакторов обратно в зал.
Вошли сначала Владимир Ильич и Плеханов. Выждав минуту, чтобы не столкнуться в дверях с прежними своими товарищами, появились на пороге Мартов, Засулич, Аксельрод и Потресов. А в зале все гудело, двигалось. Шум и говор не затихали. Молча уселись на свои места вошедшие.
Все было ясно без слов. Красиков, однако же, исполнил свой председательский долг. Прежде чем передать в руки Плеханову колокольчик, сообщил отсутствовавшим при голосовании редакторам о решении съезда.
Владимир Ильич спокойно уселся на свое место за столом бюро. Плеханов взялся за колокольчик. И тут же вскочил Крохмаль. Защищая сторонников шестерки, он заговорил о каком-то нарушении регламента съезда и имел вид адвоката, проигравшего дело. Его не слушали.
Потресов с равнодушным видом смотрел в окно. Он сидел с краю скамьи и казался посторонним, зашедшим послушать, о чем тут спорят. Засулич дымила папироской, и каменное выражение ее лица говорило о страшном гневе. И совсем грустный вид был у Аксельрода. Старик был обижен, глубоко обижен, хотя сам же перед съездом просил освободить его от работы в «Искре».
Но вот поднялся Мартов. Так уж случилось, что этот человек стал на съезде главарем сторонников меньшинства. Разрыв между ним и Владимиром Ильичем уже совершился. Теперь он рвал со съездом, с партией. Он объявил, что поскольку большинством решено выбрать редакцию «Искры» из трех лиц, то ни он, ни Потресов, ни Засулич, ни Аксельрод не примут участия в работе «Искры».
Это был не только разрыв, но и вызов на открытый бой.
— Лично о себе прибавлю, — говорил Мартов, — если верно, что некоторые товарищи хотели вписать мое имя как одного из кандидатов в редакторскую тройку, то я должен усмотреть в этом оскорбление, мною не заслуженное.
Мартову отвечал Владимир Ильич. Ясные, твердые слова летели в зал.
Владимир Ильич говорил горячо, он старался удержать отступников от последнего шага к расколу. Но твердо звучали слова о том, что своими решениями съезд сделал выбор одного из наметившихся направлений в дальнейшей жизни и работе партии. Это направление — борьба против политической рыхлости и расплывчатости, за крепкую, единую партию.
Вскоре после речи Владимира Ильича опять голосовали. Избрали в редакцию Владимира Ильича, Плеханова и Мартова. И снова Мартов взял слово для заявления. Он отказался работать в «Искре». Потом под незатихающий шум был избран ЦК. Большинством голосов прошли кандидатуры Глеба Кржижановского, Ленгника и Носкова.
Всё. Съезд шел к концу.
В ясный августовский день десятка два россиян пришли на старое лондонское кладбище и остановились у могилы, на которой белела небольшая мраморная плита. Здесь покоился прах Карла Маркса, его жены и дочери. На плите лежал миртовый венок.
Среди россиян стоял у могилы с обнаженной головой и Владимир Ильич. Стояли рядом с ним Стопани, Лядов, Бауман, Гусев, Землячка, Шотман — все те, которые соединили с ним свои сердца еще до съезда. Сейчас, у могилы великого мыслителя и революционера, они молча давали в душе клятву идти до конца по раз и навсегда избранному пути.
По узким кладбищенским аллеям, пересекавшим в разных направлениях густой, старый парк, бродили какие-то старухи в черном. На могилах стояло много бронзовых и мраморных статуй, надгробий, обелисков и крестов. В сравнении с ними та могила, у которой, склонив голову, стояли Владимир Ильич и его товарищи, казалась одной из самых скромных и неприметных.
Постояли у могилы под шум ветвей над головой, переглянулись и пошли к выходу.
А на другой день делегаты разъезжались. Выдавая делегатам деньги на обратную дорогу, Дейч хмурился.
— Черт знает, какая уйма средств ушла, — ворчал он, и тон у него был такой, словно все оказалось впустую, пользы не дало. На Владимира Ильича и его сторонников он дулся, считая их виновными в расколе.
Выезжали из Лондона торопливо. Если в одном и том же поезде оказывались ленинцы и мартовцы, то старались устраиваться в разных вагонах.
Когда Владимир Ильич и Надежда Константиновна возвращались в Женеву, при переезде через Ламанш их сильно потрепало штормом. На том же пароходе ехала со съезда и Землячка. Она и Надежда Константиновна сильно страдали от качки и на палубе даже не показывались.
Владимир Ильич ухаживал за ними как мог. Казалось, все случившееся в Лондоне отодвинулось далеко и теперь он дал себе отдых. Он ничего не читал в пути, одни газеты, и то как-то быстро, пробегал страницы, как он сам любил шутя выражаться, «по диагонали». Едва дамы заявляли ему, что чувствуют облегчение и ничья помощь им не нужна, он тотчас оставлял газеты и поднимался на палубу. Там становился у борта и, держась за мокрый от брызг железный поручень, смотрел в изборожденную волнами даль.
Видимо, это только казалось, что он отдыхает. Под нахлобученной низко на лоб шляпой, чтоб ее не сорвало ветром, остро блестели задумчивые глаза.
Он взвешивал в уме все произошедшее. Снова и снова перебирал день за днем все события, приведшие к расколу на съезде. Неотвратимо, как эти серые вспененные водяные валы, надвигались на партию трудные дни.
Стоял декабрь 1903 года. Студеный ветер свистел над Петербургом, ранняя зима выбелила улицы и сады, сковала льдом Неву.
В эти дни из департамента полиции в охранные отделения страны ушла секретная бумага. Директор департамента его превосходительство Лопухин сообщал, что съезд РСДРП искровцы все же собрали. Из сообщения Лопухина видно было, что департамент неплохо информирован.
Перечислив пофамильно каждого делегата с указанием его партийной клички и организации, которую тот представлял на съезде, Лопухин писал:
«Занятиями съезда руководило председательствующее бюро из Ульянова, Плеханова и Красикова, а душой съезда являлся Ульянов, который выработал порядок занятий съезда, новый устав партии и вообще имел решающее влияние…»