Кончался апрель сорок пятого. В воздухе пахло весной и победой. Давно, еще в июле 41 года, почти целую жизнь назад, когда меня только отправили на фронт, я запретил себе думать о будущем. Сейчас мысли о возвращении домой терзали меня день и ночь. Сердце билось чаще… Вперед, вперед, на Берлин! А потом – домой!
По пути в Берлин мы остановились в маленьком городке. Меня вызвал к себе командир. Наша команда – Серега, Егорша и я – получила особое задание. В пригороде была обнаружена резиденция местного буржуя, а при ней – лаборатория, напичканная аппаратурой. Нам был отдан приказ разобраться с оборудованием и самое ценное подготовить к отправке в Москву.
Резиденция капиталиста оказалась самым настоящим замком со всеми атрибутами богатой жизни: картинами, статуями, шпалерами. Егорша первый раз в жизни увидел такое богатство, думаю, на всю жизнь впечатлился. Мне посмотреть на все эти сокровища было интересно, но душу это не грело. Не наше это, чужое. Особенно если вспомнить, сколько бедняков трудилось, чтобы так жил один толстосум. Зато в лаборатории я, немолодой уже человек, прошедший войну, пришел в восторг, как дитя малое. Тогда я даже представить себе не мог, каким горем для меня и моей семьи обернется эта остановка в маленьком немецком городке перед самой Победой.
Перво-наперво я потребовал, чтобы мне предоставили лабораторные журналы. Я знал: немцы – аккуратисты, все подробно записывают. Я считал важным не только переправить в СССР первоклассное оборудование, но и по возможности разузнать, над чем работали немцы. Мы не просто разбирали оборудование и складывали его в ящики. Предварительно я зарисовывал все схемы соединений, измерял расстояния, на которых стояли приборы один относительно другого. Мне казалось это важным. Работы было много. Чтобы не терять времени, мы и спали здесь же, в одной из лабораторных комнат, рядом с ящиками.
В служебных постройках при замке, кроме нас, жил старый немец Ганс, бывший кем-то вроде дворецкого у буржуя. Смотрел он на нас исподлобья. Жалко было хозяйское добро отдавать. Зато его внук Йорг с удовольствием уплетал все, чем мы его угощали, и всегда нам улыбался. Кроме Ганса, рядом с замком жил еще пастор местной церкви. Она была в полуразрушенном состоянии, и пастор каждый день обходил местных горожан в поисках пожертвований на восстановление здания. От нас пастор держался в стороне.
Жизнь впервые за последние годы шла спокойно и размеренно. Каждый день мы ждали окончания войны и Победы. Все было хорошо, пока в один не самый счастливый для меня день к нашему замполиту не приехала жена – Зинаида, наглая бабенка с загребущими руками. Ее назначили руководить отправкой в СССР художественных ценностей, находившихся в замке. Ганс прямо спал с лица. Жалко ему было буржуйское добро отдавать. Я считал, что это справедливо, что немецкие ценности должны быть отправлены в Москву. Во-первых, это Гитлер напал на нас и принес нашей советской стране столько горя и разоренья, что на десять Германий хватит. Во-вторых, в замке буржуя только он и его семья могли любоваться произведениями искусства, а у нас они будут выставлены в музее, и каждый трудящийся сможет прийти в музей и увидеть красоту. С чем я не мог согласиться, так это с тем, что большая часть ценностей и имущества буржуя прилипала к рукам Зинаиды, а вовсе не предназначалась к отправке в музеи. Жаловаться было некому, я терпел, но однажды все же не сдержался и плюнул, когда увидел, что Зинаида тащит к себе две фарфоровые вазы, которые сильно восхитили Егоршу. С этого момента я стал личным врагом Зинаиды и Иваницкого. Мы с ребятами заметили, что в наших вещах время от времени роются. Бояться нам было нечего, мы ничего себе не брали, но Серега заподозрил, что нам могут что-нибудь подложить. Мы стали осторожнее. Понаставили всяких меток, чтобы сразу же определить, трогали или нет наши вещи и ящики, куда мы складывали приборы.
Однажды ночью к нам прибежал испуганный Йорг: деда и пастора убивают. Мы кинулись за Йоргом. Людей мы спасли, но бандиты ухитрились утащить ключи от винного погреба буржуя и все пожертвования на восстановление церкви, которые собрал пастор. Пастор был вне себя: люди жертвовали последнее. Как он теперь сможет посмотреть людям в глаза? Лучше бы его убили. Что поделаешь, война, мы были рады, что хоть людей спасли. Описание шкатулки, в которой пастор хранил пожертвования, мы передали командиру.
День шел за днем, мы практически закончили работу. Придя однажды утром, мы обнаружили, что на одном из ящиков метки сорваны. Мы открыли ящик. Там, сбоку от приборов, были спрятаны две картины, на первый взгляд – ничего особенного. Мы их вытащили, и Егорша на всякий случай спрятал картины в тайнике, который мы еще раньше обнаружили в лаборатории. Только успел спрятать, как к нам с проверкой пришли генерал Быстрицкий, искусствовед из Москвы и Иваницкий. Оказывается, искусствовед приехал в замок специально, чтобы забрать две особо ценные картины, но их среди художественных ценностей, приготовленных к отправке, не обнаружилось.