– Ты издеваешься над доброй памятью Филиппа, – упрекнула Селия тихо.
– Ни в коем случае. Когда я был моложе – да, не скрою, тогда это случалось. – Он улыбнулся. – Меня бесило его вечное стремление улаживать ссоры мирным путем. Я, например, никогда не мог устоять перед возможностью подраться, даже если знал, что это бессмысленно.
Она подняла на него заблестевшие глаза:
– Почему Филипп никогда не рассказывал мне о тебе?
Жюстин язвительно усмехнулся:
– Я не из тех людей, родством с которыми можно похвастать, малышка.
– Нет, Филипп должен был рассказать о тебе. Ведь все равно он не смог бы долго хранить тайну.
– О, в отличие от французов креолы могут хранить свои тайны десятилетиями. Возможно, это испанское влияние. Испанцы – непревзойденные мастера интриги. Филипп, возможно, думал – и не без оснований, – что пройдет много лет, прежде чем ты узнаешь о моем существовании.
Он откинулся на подушку и, поморщившись, закрыл глаза. Чувствовалось, он очень устал.
– Тебе надо поспать, – тихо сказала она. – Как следует отдохнуть перед завтрашним днем.
– Я уже достаточно хорошо отдохнул, – ответил он, не открывая глаз. – С тех пор как меня сюда привезли, я только этим и занимался.
Селия поднялась:
– Пойду к Максимилиану и Лизетте. Они будут счастливы, что ты снова видишь.
– Вернее, вздохнут с облегчением.
– И это тоже. – Селия наклонилась, чтобы поправить подушки, как делала это сотни раз раньше. Но на этот раз все было по-другому… На этот раз он наблюдал за ней. Она быстро выпрямилась. К нему вернулось зрение, и все разом изменилось. Исчезла его беспомощность. Раны скоро заживут, и он будет таким же, как прежде. Покинет дом при первой же возможности, и семья больше никогда его не увидит.
– От тебя всегда пахнет цветами, – тихо сказал он. – Фиалками или…
– Лавандой.
– Лавандой, – повторил он, засыпая.
Селия долго смотрела на него. Почему Жюстин вырос таким не похожим на Филиппа? Наверное, никто не смог бы ответить на этот вопрос. Но ведь была же какая-то причина, по которой один из близнецов стал гордостью семьи, а другой – ее позором. Интересно, любили они друг друга? Вряд ли. Если бы Филипп любил Жюстина, он бы рассказал ей о нем.
– Ох, Филипп! Захотел бы ты, чтобы я ему помогла?
Лизетта пригладила рыжие волосенки дочери, серьезно посмотрела в личико – точную копию ее самой. Анжелина сидела у нее на коленях, а Эвелина пристроилась рядом, на подлокотнике кресла.
– Понимаете, ангелочки мои, это что-то вроде игры. Мы ненадолго притворимся, что он – это дядя Филипп. И мы не должны никому говорить, что играем в эту игру.
– Да, мамочка, – послушно ответили обе девочки.
Селия держала на руках пухленького Рафаэля и внимательно наблюдала за Лизеттой. Она бы предпочла не говорить детям о том, кто такой Жюстин, но Лизетта настояла на своем.
– Они уже большие и сразу поймут, что это не Филипп, – сказала она. – Они поймут, что мы им лжем. Да, это опасно для Жюстина, но ведь они – мои дети, и я должна думать о них тоже. К тому же, если я попрошу их помалкивать, они никому ничего не скажут.
Селия всем сердцем надеялась, что Лизетта права. Улыбнувшись уходившим из комнаты девочкам, она передала маленького Рафа Лизетте.
– Они, кажется, не удивились тому, что вы им сказали, – заметила Селия.
– Дети все воспринимают легко, – Лизетта усмехнулась, – в отличие от взрослых, которым, как правило, бывает трудно смириться с неожиданностями.
Селия подошла к окну, потом вернулась к своему креслу.
– Наверху сегодня что-то очень тихо.
– Да, – ответила Лизетта. – Жюстин, кажется, меньше капризничает с Ноэлайн, чем со мной. Да и с ножницами она обращается лучше, чем я с бритвой.
Селия улыбнулась, вспомнив протестующие вопли, доносившиеся из его комнаты, когда Лизетта сбривала бороду.
– Вы его сильно порезали?
– Пустяки, всего в двух местах, – похвасталась Лизетта. – Я считаю, это совсем неплохой результат. Но как он изменился! Теперь его вполне можно принять за джентльмена. Битвы и лишения не оставили следов, во всяком случае, заметных. – Лизетта улыбнулась. – Взглянув на себя в зеркало, он пожаловался, что теперь никто не поверит, что он опасный пират.
– Ну и хорошо, – сказала Селия, искренне довольная этим обстоятельством.
– А когда Ноэлайн сострижет его гриву, он почувствует, будто его ограбили.
Селия кивнула и вздохнула.
– Скорее бы закончилось это утро, – сказала она. – Как хочется, чтобы визит лейтенанта Бенедикта был уже позади.
Лизетта окинула ее проницательным взглядом:
– Ты тревожишься за Жюстина, правда?
– А вы разве не тревожитесь? – вспыхнув, вопросом на вопрос ответила Селия.
– Естественно, тревожусь, ведь он мой пасынок. Я знала его еще мальчиком, до того, как он покинул дом. И я действительно люблю его. Но… я давно поняла, что он не желает привязываться ни к людям, ни к местам. Разумнее всего и не ждать от него этого. Думаю, именно поэтому он выбрал для себя море.
– Почему он стал пиратом?
– Таким образом Жюстин смог наконец подтвердить, что он действительно такой плохой, каким его считали окружающие. Он с детства не подчинялся авторитетам, не раз убегал из дому, вечно лез туда, куда не следовало, и попадал во всякие неприятные истории. Однако молва сильно приукрасила его «подвиги». А оттого что его брат был таким положительным мальчиком, с развитым чувством долга, поступки Жюстина выглядели еще хуже. Мне казалось, в его бунтарстве во многом виноват Макс… Если бы Жюстин был уверен в любви и поддержке отца… – Лизетта пожала плечами. – Возможно, взаимопонимание пришло, слишком поздно, но Макс лишь частично виноват в этом. Жюстину все равно не хватало чего-то такого, что никто не мог ему дать. И я думаю, никто никогда не сможет. Да и он сам не знает, чего хочет.
На пороге появилась Ноэлайн. Платок на ее голове был сбит на сторону, и ее обычно преисполненное достоинства лицо выражало смятение.
– Больше ни за что не стану этого делать, – заявила она.
– Ты закончила? – спросила Лизетта.
– Да, мадам.
– Спасибо, Ноэлайн. Уверена, месье Жюстин постарался сделать все возможное, чтобы вывести тебя из равновесия. Где он сейчас?
– В малой гостиной.
– Внизу? Как ему удалось спуститься вниз?
– Он взял трость месье Виктора. Виктор Волеран был дедом Жюстина.
– Но у него может открыться рана на ноге, – встревожилась Селия. – Я так и знала: у него не хватит терпения, я так и знала… – Она выбежала из гостиной в холл.
Жюстин стоял возле окна. На нем был синий пиджак и синие брюки. Густые темные волосы коротко подстрижены, лицо гладко выбрито. У Селии закружилась голова. Она подошла к нему, едва передвигая дрожащие ноги. Синие глаза улыбались ей, а на губах появилась обезоруживающая улыбка.
– Надеюсь, ты не собираешься упасть в обморок?
В голосе его слышалась насмешка. Он сказал это совсем так, как сказал бы Филипп. Сходство было настолько разительным, что Селия, отпрянув от него, вскрикнула. Тот, о ком она тосковала, был здесь, перед ней. Но… это всего лишь иллюзия. Селия хотела убежать, но он успел схватить ее за руку.
– Спокойно, Селия. Взгляни на меня.
– Не могу, – сказала она сквозь слезы. – Не могу видеть… лицо Филиппа.
– Черт возьми, но это и мое лицо тоже! – Жюстин притянул ее поближе к себе, и она, уткнувшись в его плечо, беспомощно заплакала. – Это ведь и мое лицо, – повторил он ей на ухо.
Сердце его учащенно забилось. Ему хотелось поцеловать ее, утешить. Порывшись в кармане, Жюстин нашел аккуратно сложенный Ноэлиной носовой платок, приложил к ее наполовину спрятанному лицу и неуклюже промокнул слезы на щеках. Переводя дыхание, Селия взяла платок и высморкалась.