Я посмотрела в окно. Там виднелось ярко-голубым лоскутом ясное небо. Как взгляд. Улыбчивый, добродушный взгляд свыше.
Папа на моей стороне, а это значит, все могут отдыхать.
– Ты всё поняла?
Нет, я никогда вас не пойму.
– Иди, Тугарина, и подумай над своим поведением. И не забывай, тебе уже восемнадцать.
Упс! А это что-то значит? Возраст согласия ещё никто не отменял, и вообще надо будет глянуть, где у нас браки можно заключить с семнадцатилетним, а то ждать полгода, в лом.
Нет, не то что я старомодная или религиозная фанатка. Просто в тринадцать я была вполне взрослая, когда папа сказала, что вначале заключаем брак, а потом безобразничаем. А папа – это святое. Он не мог мне плохого посоветовать. Дура Света, думает, что это она так прекрасно меня воспитала.
Я вышла из кабинета директора с ядовитой ухмылкой. Напугали Катю Трэшем.
Нафаня напирала на моего парня бюстом, что-то очень активно ему втирала. Трэш чинно держал руки в карманах, когда заметил, что я вышла из кабинета, плечом оттолкнул поклонницу и поспешил за мной.
Нафаня походу не вкурила, что опасно со мной связываться. Слушок прошёл, что мне восемнадцать, и я типа никого в школе не трону. У меня длинные руки.
– Куча! – высмотрела я впереди Сашку Верещагину.
Она остановилась. Рассмотрела моё лицо и ухмыльнулась.
– Привет, Тугара, где расписали?
– Упала, отжалась, – я посмотрела по сторонам и, не стесняясь Трэша, прошептала. – Саш, у нас проверочная в понедельник по алгебре. Я всем сердцем чувствую, что тебе очень нужна моя помощь.
– Ну, – улыбчиво протянула Куча. – Чё надо?
– Объясни тупорылой Нафане, что мы с Трэшом пара. Девочка не впиливает, когда ей Трэш об этом говорит. Я бы сама, но мне восемнадцать, мне детей трогать запрещается.
– Да, не вопрос, Тугара, – она похлопала меня по плечу.
– Моя коварная женщина, следит за чистотой брака, – дребезжащий голос за спиной.
– Иди нафиг, Трэш, – рассмеялась я.
– Кис, учись посылать правильно.
Он меня за попу ущипнул!
И я не знала кричать благим матом или пищать от восторга. Тихо посмеиваясь, я затесалась в толпу и вошла в класс.
Анечка сидела на последней парте. Заметив меня, расцвела и улыбнулась. Влюблённо так, радостно. Прямо настроение испортила. Вот ведь, прилипала.
Села рядом с ней, чтобы Трэша позлить. А Трэш не пришёл в класс…
Я огляделась. Всё по-прежнему в кабинете биологии. Народ перед уроком, кто иргает, кто красится, кто в телефонах. За окном раскинулось небо, на нём перистыми облаками было написано, что случилась беда. Никто бы не разобрал этого, только моё сердце.
– Шиша! – позвала я. – А Трэш куда делся?
Только что рядом был.
– По телефону терпится, – ответил Ромка Шишков, и я рванула с места.
Не знаю, почему я ощутила страшное горе. Не слыша слов Анечки, я ломанулась обратно в коридор, перекидывая сумку через плечо.
Прозвенел звонок на урок, а я приникла к окнам. Трэш ушёл из школы. Куда? Зачем?
В груди защимило. У меня не было никаких предположений.
Бежала вниз к выходу, на ходу хватая всех, кто попадался. Спрашивала, видели Трэша. А он из школы ушёл. В гардеробе не было его куртки.
Изо рта валил пар. Было солнечное, но холодное утро. Под кроссовками хрустел снег, что валил всю ночь. Шарпала деревянная лопата дворника.
За оградой в сторону школьной дорожки, что притаилась между высоких ёлок, шёл Трэш. Впереди его встречали два мужика.
Они были взрослые. Один даже седой. Куртки ещё осенние, кепки на головах. Курили. Их пальцы приковали моё внимание. И хотя я ещё была на расстоянии от них, то поняла, что руки в наколках.
Это бандиты.
Мужики приметили меня, а Трэш выпучил глаза, когда я разъярённая твёрдым шагом направлялась к нему.
– Ты не пойдёшь с ними!!!
До меня дошло, что происходит. Решил меня обеспечить. А по возрасту большие деньги могут быть только лихими. И эти две рожи были полным подтверждением моих догадок.
– Придурок! – расстроилась я, подлетев к Трэшу и стала его лупасить. – Не смей с ними ходить!!!
Трэш поймал мои руки и прижал к себе.
– Алюра захезала всю малину, – выдал седой и посмеялся, показав мне гнилые зубы один из которых был из золота.
– Баклану баки вкручивать?! – кинула ему в лицо. Я выкрутилась из рук парня и потащила его к школе.
Бандиты ничего не сказали. Они скинули окурки и ушли. От их потухших сигарет остались на белоснежном снегу чёрные дыры с противными жёлтыми разводами.
Я не могла сказать, что отобразилось на лице Трэша. От разочарования до радости, от глубокомыслия до полного непонимания, что произошло.