— Смотри, как Линка старается, — услышала за спиной довольный бабушкин голос. — Вот молодец. Линк, поможешь еще огурцы высадить?
Я молча кивнула, готовая на что угодно, лишь бы не возвращаться в дом. Огурцы, помидоры, цветы, забор покрасить — что угодно.
Но вернуться пришлось — на обед. Ели мы тихо, смотря в телевизор или свою тарелку. Женька не отрывался от телефона, все время кому-то набирая. Даже словом со мной не перекинулся. Невыносимая обстановка. Побыстрее дожевав, я ушла обратно в сад, к огурцам. Они явно понимали меня лучше остальных. С ними я по крайней мере не чувствовала себя дурой.
Остановилась лишь когда совсем выдохлась. Вернувшись в дом, смыла пот с лица и грязь с рук. Холодная вода выстудила лоб, работа прогнала лишние чувства, так, что я смогла трезво соображать.
Ничего. Никакой катастрофы не произошло. Теперь мы делаем вид, будто ничего не было? Ну и отлично. Тем лучше.
Устроившись в кресле, я раскрыла книгу. Буквы опять плясали перед глазами, никак не укладываясь в связный текст. Мысли все время плавали где-то около Женьки, вокруг его сильного тела, его крепких объятий… Я будто снова оказалась в ночном саду, отдавая всю себя…
— Лин, пойдешь до карьера?
Вздрогнув, я обернулась. В дверях гостиной стоял Женька собственной персоной. Он улыбнулся (впервые за день) и качнул головой на дверь.
— На закат посмотрим.
С одной стороны я очень хотела остаться с Женькой наедине, а с другой страшно боялась того, что он скажет. А он совершенно точно хотел поговорить! О чем? О том, что мы совершили ошибку? Что нам было хорошо, но теперь надо бы это забыть? Что он не хочет портить отношения с семьей? Судя по тому, как старательно он целый день меня избегал, именно это он сказать и собирался. И нужны в словах на самом деле не было. Я не дура, я и так все поняла.
Но я закрыла книгу и поднялась. Будем вести себя как взрослые люди. Сразу расставим все точки над “и”.
Сначала мы шли молча, на пионерском расстоянии.
— Ты жалеешь? — неожиданно осипшим голосом спросил Женька. Правильно, чего тянуть? За прямоту я его и любила.
Я вымучила улыбку и качнула головой.
— Нет.
Могла соврать, конечно, но зачем? Я не жалела. Ни капли.
Женька хотел что-то ответить, но вдруг передумал и ускорил шаг.
— Ты куда?
Он улыбнулся через плечо. Знакомо, будто снова стал мальчишкой, с которым мы гоняли на велосипеде.
— Давай быстрее, закат пропустим.
Мы добежали до конца проулка — того самого, где когда-то жили вредные близнецы, — свернули с дороги, по заросшей, едва видной тропинке пересекли небольшую березовую рощу и вышли к карьеру. Земля у наших ног обрывалась, уходила вниз, в кустарники и ряску. Солнце закатывалось за противоположный берег, отражаясь в спокойной воде. Растекалось пурпурным пятном. Воздух стал мягким, как одеяло.
Я хотела сесть на край обрыва, свесив ноги, но замерла, почувствовав прикосновение к своей руке. Затем медленно повернулась, боясь поднять глаза и одновременно желая посмотреть. Сердце спустилось куда-то в живот и суматошно колотилось.
Женька смотрел мне в глаза, не улыбаясь. Потом склонился и поцеловал, на этот раз нежно, никуда не торопясь. Я запустила пальцы в ежик его волос, провела по колючей от щетины шее. Женькины руки скользнули под мою футболку, мягко огладили спину. Я едва не застонала, когда в низу живота призывно заныло.
Поцеловав Женьку еще, я прижалась щекой к его груди. Она мерно, неторопливо вздымалась, как бок у большого зверя. Фланель рубашки грела кожу.
Солнце плавно тонуло за горизонтом.
— А куда ты уезжал? — спросила я.
Женька хмыкнул, полез в карман. Что-то зашуршало, и он извлек на свет пачку презервативов.
— Здесь нормальных не было, пришлось ехать в Раменское. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты не против? Если против, то мы остановимся, здесь и сейчас.
Я снова глянула на презервативы. Встала на цыпочки и поцеловала Женьку. Обвела языком его нижнюю губу и, почувствовав его нарастающее возбуждение, прижалась всем телом, чувствуя каждый изгиб.
— Я совсем не против, — шепнула я ему в губы.
9 (обновление от 7.07)
Лина
— А твоя комната не изменилась.
Я тронула потрепанный плакат «Депеш Мод», приклеенный к стене. С обоями в цветочек он совершенно не сочетался, а в центре, прямо на лбу солиста красовался засохший трупик убитого комара.
Сама комнатушка была маленькой, угловая на первом этаже, за гостиной, кухней и подсобкой. Утренний свет не проникал через плотно задернутые шторы. Я сидела на деревянной односпальной кровати с весьма жестким матрасиком. Женька раскинулся на стуле у противоположной стены. Не так далеко, если учитывать габариты комнаты.
— Да, — ответил он, лениво почесав живот над резинкой треников. — Хочу сейчас сделать здесь косметику. Не только в этой комнате, а во всем доме.
— Если бабуля тебе даст, — хмыкнула я. Заметив на обоях за плакатом выцветший фломастер, я забралась на кровать с ногами и встала на колени, чтобы получше разглядеть. Зеленым было угловато написано «Женя», чуть ниже, более ровными буквами — «Лина». Мы написали это, когда нам было лет по семь. Вспомнив это, я тихо рассмеялась. Хотела сесть обратно, но голос Женьки меня остановил.
— Не двигайся, так хорошо.
Не поняв юмора, я обернулась через плечо. Женька тяжело смотрел на меня, глаза потемнели, грудь под потертой майкой вздымалась. Проследив за его взглядом, я поняла в чем дело — когда я встала на колени и потянулась, юбка сарафана немного задралась, обнажив край трусиков.
Женька не двигался. Смотрел безотрывно, и этот взгляд не на шутку заводил.
Медленно, будто в трансе, я потянула юбку на талию, оголив ягодицы полностью. Нитка трусиков не скрывала ровным счетом ничего. Она уже была влажной.
Не разгибаясь, я отвела трусики в сторону и сунула один пальчик между набухших губ.
— А, может, лучше так?
— Да, — тихим голосом ответил Женька. — Гораздо.
Я чуть присела, раздвинув колени, и ввела уже два пальца. Они тоже намокли до самой фаланги.
— А так?
Женька поднялся, в два шага пересек расстояние между нами. Встал на колени у кровати, взял меня за бедра и припал губами к моему лону. Требовательно проник в него языком, затем вошел пальцем. А я стояла на коленях, упершись руками в стену, и чувствовала, что улетаю.