Я сделала глубокий вдох. Спокойно, Лина Николавна, ты сможешь. Он уже не помнит о том, что было. И ты не помнишь. Улыбайся. Будь мила и весела, ведь этого от тебя ждут.
Глубокий вдох — и я направилась в дом.
Большую часть времени я провела на кухне, помогала Галке готовить обед. Накрыв на стол под чутким руководством бабушки, мы с мамой, папой и Галкой сели по одну сторону, спиной к окну. Тетя Люда, дядя Андрей по другую, молодожены — во главе стола.
Женька сел напротив меня.
Пиджак он снял, оставшись в белой футболке. Короткие рукава, казалось, вот-вот лопнут на мускулистых руках, по предплечью правой вилась до ужаса реалистичная татуировка — будто под кожей находится механизм с винтами и прочими железками. Интересно, почему он набил именно это? Иногда мне тоже хотелось татуировку, но на работе не оценили бы, приди я вдруг с бабочкой на ключице.
Шея у Женьки стала крепкой, мужской, как и грудь, натягивавшая белую ткань. Темные волосы были коротко выстрижены, а у глаз — тоже темных — залегли небольшие морщинки. Наверное, он часто улыбался.
Женька тоже меня разглядывал.
— Я помню это платье, — сказал он совсем не в тему и указал вилкой на мой наряд. Я пожала плечами, делая вид, что вообще мало что помню, а уж тем более какое-то платье в дурацкий горох. Но щеки предательски вспыхнули.
Я была именно в этом платье, когда мы… Когда он…
Неважно, лучше об этом не думать.
Уткнувшись в тарелку, я ковырнула оливье. Надеялась, что никто не заметил, как я покраснела. Если семейство поймет, особенно мама или тетя Люда, то будет просто катастрофа. Стыду не оберусь. А уж если поймет Женька…
— Ты лучше овощной положи, — посоветовала мама под руку и указала на таз с крупно настроганными огурцами и помидорами. С луком, ну конечно же. Для свежего дыхания. — Раз уж села на диету, то не ешь майонез.
Нет, все-таки помереть от стыда я могла не только из-за Женьки.
— Хорошо, — сказала еле слышно, отставляя проклятый оливье в сторону. Есть расхотелось совсем и надолго. Выпрямившись на стуле, я поймала на себе веселый взгляд Женьки.
— Худеешь? — спросил он.
Я пожала плечом, даже не зная, что ответить. Худею, ага. С того самого дня, как не влезла в прошлогодние джинсы. Фигура у меня такая — верх худенький, талия тонкая, а попа отъедается на раз-два.
— По-моему, у тебя все отлично, — заявил Женька.
— По-моему, тоже, — ледяным голосом отозвалась вездесущая мама. — Но это не повод есть майонез ложками.
Я подняла брови и улыбнулась, мол, что с ней поделаешь? Женька подмигнул и сунул в рот здоровенную ложку салата. Того самого оливье.
Нужно было что-то у него спросить, чтобы поддержать беседу — у Женьки, не у его оливье, — но я никак не могла улучить момент. Сперва бабушка говорила про яблони, на которых развелась парша. Затем дядя Саша рассказывал про работу. Потом все чокнулись бокалами и выпили за здоровье наших пожилых «молодых».
А потом мама с тетей Людой начали свое извечное состязание, кто лучше воспитал детей. Конечно, делали они это скрытно, с обменом улыбками и восхищенными ахами и охами, но всем было понятно, что происходит на самом деле. Битва за звание «лучшей мамы» случалась каждый раз, как наша семья собиралась вместе.
И хоть нас с Галкой у мамы было двое, побеждала всегда тетя Люда.
— А ты, Жень, — мама оперлась подбородком на ладонь. — Так давно тебя не видела, совсем взрослый стал. Как Лондон?
— Хорошо, — ответил Женька с набитым ртом.
— Он на отлично закончил университет, — встряла тетя Люда.
— Мам, не на отлично. Средние оценки, нормально.
— Но для русского, который учится в Англии, это как на отлично, — не уступала тетя Люда.
— А что, русские тупее англичан? — тихо поинтересовалась я, не ожидая, что меня все услышат. После секундной заминки Женька расплылся в шкодливой улыбке, Галка фыркнула, мама рассмеялась и тронула мое колено, словно я сказала что-то невероятно смешное. Дядя Андрей и папа вообще нас не слышали, говорили о чем-то своем. Одна тетя Люда помрачнела. Казалось, она сейчас кинет в меня салфеткой.
— Что? — прокричала бабушка с другого конца стола. — Вы над чем там смеетесь?
— Да ни над чем. Женя рассказывает о своей учебе в Лондоне, — ответила мама.
— Что учеба… Пускай работу хорошую найдет, чтоб зарплата большая.
— А он и нашел, — тетя Люда воспряла духом. — Он у нас начальник отдела в крупной компании.
— И где? — поинтересовалась бабушка. — В Англии?
— Нет, в России, бабуль. — Выразительно глянув на тетю Люду, Женька наконец взял рассказ о себе в свои же руки. — В Москве.
То есть, теперь мы с ним живем в одном городе. Я не знала, хорошо это или плохо. С другой стороны, случайно встретиться в Москве очень тяжело, она большая. Да что там, можно даже жить на соседних улицах и никогда, никогда не видеться, все время проходить мимо.
Почему-то от осознания этого стало грустно.
Грусть я запила вином. Обычно оно помогало, но не сегодня. Женька все рассказывал о своей работе в одной из башен “Москва-сити”. О командировках в Гонконг и Пекин, о друзьях, которые звали покататься летом на яхте по Средиземному морю. И чем больше я слушала, тем больше понимала, какими разными мы стали. У него не жизнь, а сказка, глянцевая картинка из журнала. Что-то нереально далекое. И как при всем при этом он умудрялся оставаться своим, родным? Не распустился, не стал гламурным и брезгливым?
Хотя, это же Женька. Душа компании, свой парень. Он ко всем подход знает.
Закончив рассказ, он из вежливости спросил, где работаем мы с Галей. Галя пахала (в буквальном смысле пахала, иначе ее ударный труд с девяти до девяти назвать было нельзя) маркетологом в немецкой компании по производству лампочек. Название было известное, и услышав его, Женька покивал, подняв брови. Затем перешли ко мне. Ничем выдающимся я за свою жизнь отличиться не успела. Работала учителем литературы в средней школе, выскочила замуж и так же скоропостижно развелась, оставшись одна и даже без кошек, на которых у меня аллергия.
— А ты? — спросила мама у Женьки. — В Лондоне не нашел себе невесту?