А с утра было тоже плохо, и даже не столько от выпитого накануне вина, сколько из-за стыда. Как я могла так ошибиться? Перепутать вежливость с чем-то большим и начать прижиматься к Женьке… А он, наверное, испугался, что сейчас при всех полезу к нему. Позорище.
Значит, сегодня мне нужно вести себя как ни в чем не бывало. Сделать вид, что все нормально.
Да, именно так.
Я оделась — тихонько, чтобы не разбудить Галку. Немного подкрасилась: чтобы было естественно и не создавалось впечатление, что я очень старалась. Отыскала льняные штаны и чистую, без дачных пятен, футболку. Спустившись, приготовила на всех завтрак. Когда все проснулись, я уже пила чай на веранде и читала книгу из бабушкиной библиотеки. Пальцы переворачивали желтые страницы, взгляд скользил по строчкам, но смысл прочитанного никак не доходил. Я то и дело отвлекалась: то на дядю Сашу с граблями, то на бабушкино мурлыканье на кухне («как упоительны в России вечера» и далее по тексту), то на звон тарелок, Галкин смех и голос Женьки из гостиной.
Затем, пока не стало совсем жарко, мы отправились гулять. Гуляли мы обычно в лесу и паре окрестных деревень, но этого треугольника бабуле хватало для сотен различных маршрутов. Гулять пешком она любила. Вот и в тот день она шла впереди: вылитый гид, только вместо флажка солнечно-желтая панама. Остальные разбились по парам, как послушные школьники на экскурсии. Я шла рядом с Галкой, Женька и дядя Андрей замыкали процессию.
— А вот здесь живут Потанины, — объявила бабушка, махнув на кирпичный дом слева. — Помнишь Потаниных, Люда? Марью Петровну. Она к нам в гости заходила, когда вы со Светой маленькие были.
— Помню, мам, — вяло отозвалась тетя Люда.
— Умерла Марья Петровна, прошлой осенью схоронили. Народу было — уйма! Какие-то родственники приехали из Воронежа…
Галка на ходу что-то строчила в телефоне. Лицо у нее было сосредоточенное, брови сошлись к переносице. Я заглянула через ее плечо и увидела зеленый чат «ватсапа». Над чатом было написано «Сергей».
— Что там, Галь? — тихо спросила я, но она лишь отмахнулась.
— А вот здесь Литовские живут, у них дед молдованин, — донесся неизменно бодрый голос бабули. — Помнишь, Светочка?
— Помню, мам.
— Помер дед-то. А эти, внуки его, никак не могут участок поделить. Говорят, судятся даже…
Так, в рассказах о том, кто помер, а кто еще остался жив, мы дошли до конца деревни. Дальше дорога раздваивалась. Одна тропа вела в лес, бугрясь древесными корнями. Другая шла вдоль поля. Бабуля остановилась и что-то деловито поправляла у дяди Саши на груди.
Я обернулась и, поймав на себе взгляд Женьки, улыбнулась. Женька отвел глаза, что-то тихо сказал дяде Андрею. Указал на строящийся дом за полем. По стенам, излинованным лесами, двигались рабочие — совсем как жуки на дереве.
— Чего случилось? — поинтересовалась Галка. Я пожала плечом. Тоже посмотрела вдаль, на поле и кружащих стрижей.
— Ничего.
Галка больно толкнула меня локтем.
— Эй. Не кисни.
Действительно, что это я? Расстроилась, как малое дите, причем, на пустом месте. «Пустом», — повторила я про себя, взяла Галку под руку и указала на дорогу, уходящую вбок, по границе некошеного поля и леса.
— Давай туда прогуляемся?
Пожав плечами, Галка двинулась в указанном направлении.
— Девочки, вы куда? — тут же окликнула нас бабушка.
— Вдоль поля прогуляемся немного, — крикнула я в ответ, стараясь не смотреть на Женьку. Который как раз глядел на меня, молча и настороженно, совсем как суслик в степи. — Вы идите, дома встретимся.
Родичи двинулись дальше с бабушкой впереди, которая громко что-то рассказывала, помахивая в такт желтой панамой. Женька шел последним, немного сутулясь и держа руки в карманах.
Пускай идет, подумала я. Не хочу находиться с ним рядом.
Он не хочет, и я тоже не хочу.
Галка шла неторопливо, по-женски покачивая бедрами. Она была эффектной. Может, черты ее лица казались грубоватыми, но она с лихвой перекрывала это абсолютной уверенностью в себе. Одна походка неизменно притягивала взгляды, плавная, но сильная. Вот как сейчас, когда ветер трепал ее каштановые волосы и задувал их на плечо.
Легко склонившись, как в танце, Галя сорвала травинку.
— Звонил тебе тот кекс из «Шестнадцати тонн»? — спросила, рассеянно водя ею по подбородку.
— Кто? — сперва не поняла я, а потом вспомнила. Алик. Светлые волосы, выбритые виски, зачес на один бок, жилистый пресс. Длинный, но тонкий член и любовь совать его мне в рот.
С Аликом я продержалась месяц.
— А… Нет, мы расстались. И слава богу.
Конечно, парни у меня были, в конце концов, в двадцать шесть имела право. Не то, чтобы я гуляла направо и налево — в клубах я бывала нечасто, к молодым людям долго присматривалась, подходила сама и только к тем, кто мне действительно нравился. Но чувствовала себя рядом с ними раскованно, в отличие от Женьки, рядом с которым я превращалась в тупую мямлю. Мне нравились не столько они, сколько процесс флирта. Утверждение своего «я», что я могу. Но в итоге с моим «я» получалось как с ведром без дна — лить воду в него можно, но бесполезно, все равно не наполнится.
Я не могла ни к кому привязаться, хоть и очень хотела. Никто из них мне не подходил.
Была пара моментов, про которые не хотелось вспоминать. Не надо было им даже оставлять телефон. Понимала же, что ни с кем из них второй раз встречаться не хочу, а почему-то уступала. Потом извинялась, объяснила, что «мне было хорошо, но больше это не повторится, спасибо», чем ввела мальчиков в ступор. Видимо, в головах у мужчин сидит крепкое убеждение, что женщин на территории нашей страны гораздо больше, потому за любой пенис они должны держаться и вообще всячески за него бороться. И, разумеется, не отказываться, если благородный пенис звонит в десять вечера и приглашает к себе на дачу в Электроугли.
Также у меня имелись табу. Например, никаких интрижек на работе. Школа для меня — святое место, где я отдыхала душой, и пачкать ее светлый образ любовными переживаниями я не собиралась. Плюс, это непрофессионально, а я считала себя профессионалом. Да, я ходила по клубам, но на территории учебного заведения никогда не позволяла себе лишнего. Даже юбка всегда прикрывала колени.
— Дозвонилась до Пашки?
Галка кивнула, но без особой радости на лице.
— В Туле, не знает, когда вернется.
— А что за Сергей?