Я отпила еще кофе, давя глупую улыбку.
Женька поставил на пенек еще один чурбак и точным ударом расколол его пополам. Затем посмотрел на меня и подмигнул.
6. (обновление от 3.07)
Я все еще помню день, когда пропала.
Мне только исполнилось четырнадцать, и мы — мама, папа, я и Галка — поехали в гости к тете Люде с дядей Андреем. Я ехать не хотела: уже договорилась с подругами пошататься по району, что, на мой взгляд, было гораздо приятнее теть Людиного застолья. Семейные сборища меня уже не привлекали, как любого подростка. Оделась я тоже не слишком празднично — в облегающий, тогда очень модный топ, кеды и джинсовый комбинезон, свободный на бедрах. «Костюм маляра», как называла его мама.
Мы зашли в их большую, аляповато украшенную квартиру (привет, перестроечные девяностые). Родители еще в дверях принялись поздравлять, вручать цветы, громко восхищаться свежим ремонтом с фальшивыми гипсовыми колоннами и мебелью на львиных лапах. Чувствуя себя неловко, я обошла их вдоль стены и направилась по длинному, больше подходящему для езды на велосипеде, коридору в гостиную.
На тот момент мы с Женькой не виделись три года. Дядя какое-то время работал в Италии, и они жили там. Потому я сперва не узнала, что это за широкоплечий парень, который сидел ко мне спиной и с аппетитом поедал оливье прямо из салатницы. Услышав шаги, он обернулся. Загорелое, юношеское лицо с острым подбородком, начавшее крепнуть тело с ясно очерченными мышцами, короткая стрижка и диковатый, но очень уверенный взгляд. Почему-то от этого взгляда мне стало не по себе. В горле встал ком, а по животу и груди словно растеклось олово.
А Женька смотрел на меня, и по его растерянному виду я поняла — он испытывает то же.
Потом мы отдыхали вместе на даче. Гуляли теперь отдельно: у Женьки свои друзья, у меня свои. Вечерами болтали в саду, изредка, смущенно и неловко. Иногда, когда я читала, он вставал за моей спиной и заглядывал в книгу, цепляя мою шею колючим от первой щетины подбородком. Кожей я чувствовала его дыхание и, казалось, вот-вот сгорю… Но не отстранялась. И он не спешил уходить, все что-то выискивал на страницах.
Еще мы ссорились и обижались. Всегда по каким-то странным поводам (или вообще без повода), но обидно всегда было до слез. Женька угрюмо молчал, а мне почему-то казалось, что он меня предал, хотя никаким предательством и не пахло. Но тогда (особенно когда я увидела белокурую девочку на сиденье его мотоцикла) я хотела убить его голыми руками.
А потом Женька дал в глаз парню, пытавшемуся меня поцеловать. Парень ушел, окинув нас очумелым взглядом, а мы так и остались смотреть друг на друга.
— Да что с тобой такое? — не выдержала я. Женька замер, сжимая и разжимая кулаки, и казалось, вот-вот что-то скажет… Но, передумав, развернулся и ушел домой.
Я знала ответ на свой вопрос. Уже тогда я все знала, просто не понимала, что с этим делать.
***
Провожали тетю Люду и дядю Андрея всей семьей. Снова пыль клубилась из-под колес, и джип исчезал в закатных лучах, а я улыбалась во все тридцать два зуба и отчаянно махала рукой. Очень не хватало белого платочка.
— Не радуйся так откровенно, — шепнула мне на ухо Галка. Смутившись, я покосилась на Женьку. Интересно, знает ли она истинную причину? Догадалась? Или просто думает, что я рада проводить вредную тетку восвояси?
Ночью, когда все пошли спать, я выбралась в сад. За сутки, которые я провела дома, у меня развилась своеобразная аллергия на замкнутое пространство. И мне хотелось побыть одной. У меня была передозировка Женей. Днем мы с ним и Галкой гуляли в полях, и мне казалось, что я вся им пропахла, пропиталась, и даже мои мысли плыли по единственному маршруту — как-он-где-он-что-он-делает. Это утомляло.
Луна спряталась за облака, и сад потемнел. Дома за деревьями видно не было, казалось, что я очутилась в лесу совсем одна. В отдалении что-то шумело и ухало, пел соловей. Стрекотали цикады. Ночь плыла в винной тишине.
За спиной прошуршала трава. Я затаила дыхание, боясь обернуться.
— Не замерзнешь? — поинтересовался знакомый голос. — Иди-ка ты в дом.
Я мотнула головой. Если честно, я подмерзла, но рядом с Женькой меня снова бросило в жар, и температура тела волшебным образом выровнялась.
Он сел рядом со мной и облокотился на колени. Даже вечером не накинул куртку, так и остался в майке.
— Скажи, я чем-то тебя обидел?
Я вскинула брови, удивленная вопросом. Обидел, да, но случилось это очень давно.
— Нет. С чего ты взял?
— Ты себя вела… — Он замялся, качнул головой. — Забей.
Ну вот, все-таки заметил. Теперь будет считать меня странной.
— Все в порядке. — Я улыбнулась одними губами и поднесла кружку ко рту. Вина в ней уже не осталось, пришлось отставить на край колодца. Я сцепила руки, не зная, чем еще их занять. — Все хорошо, правда.
Женька кивнул, глядя куда-то в сумрак перед собой.
— Я сейчас один, — сказал он тихо.
Меня тут же захлестнули вопросы. Почему он говорит это мне? И почему один? Никто не нужен? Ему нравится быть одному? Или не может кого-то забыть? Кольнула ревность, стоило представить другую девушку, в которую Женька безнадежно влюблен.
Не твое это дело, Элина Николавна… Просто сочувственно кивни и замни тему.
— Что так? — спросила я назло здравому смыслу.
Женька повернулся ко мне. Одну половину его лица залил голубоватый свет выглянувшей луны, обвел высокие скулы и глубоко посаженные глаза. Вторая половина тонула в чернильной тьме.
— Не знаю. Не встретил того самого человека, наверное. А ты?
— Тоже, — я ответила честно. — Нет, были, конечно, отношения…
Он как-то странно на меня посмотрел, и я увела взгляд к ночным яблоням. Не могла выдержать его лицо так близко.
— А что с бывшим мужем? Чего развелись?
Я глянула на звезды. Они холодно мигали, словно диктуя нужные слова. Жаль, я не знала их шифра.
— Не знаю. Не любила, наверное. Не мой человек.
— Понятно.
Глаза невыносимо защипало. Да что ему может быть понятно? Как я рыдала в подушку, когда его увезли в Лондон? Как проверяла почтовый ящик в поисках открыток, а электронный — в ожидании хоть одного письма? Как поняла, что осталась где-то позади, в отцепленном, ненужном вагоне? Частью прожитого этапа.