Одна слеза все-таки скатилась по щеке. Проклятое вино, от него я становлюсь такой сентиментальной…
Женька растерянно встрепенулся.
— Эй, ты чего?
Я мотнула головой и отвернулась.
— Мошка… в глаз…
Конечно же он не поверил. Накрыл мою ладонь своей, широкой и теплой.
— Плакса-вакса, — сказал, криво улыбаясь. Выражение его глаз было странным, до ужаса больным.
Все внутри меня перевернулось, барьеры вмиг оказались сметены. Я прижалась к Женькиным губам, отчаянно желая снова почувствовать его запах, его близость. Женька ответил — запустил пальцы в волосы на затылке, прижал, проникая языком в мой рот. Стер губами мои слезы, одну за другой. Телом я слышала, как колотится его сердце под майкой и клеткой ребер.
Мое колотилось так же. В унисон.
Не прерывая поцелуя, я поступила так, как давно мечтала — оседлала Женьку, задрав юбку. Он желал меня не меньше, я чувствовала это бедрами. Ухватил меня сзади, потянул мои трусики-танга наверх, так, что те сладко врезались в промежность. Ахнув, я выгнулась. Женька перехватил меня за талию. Расстегнул пуговицы на моей кофте, освободил груди от лифчика и вобрал в рот сосок. Его язык был шершавым. Его рука спустилась между моих ног, и палец скользнул внутрь. Я подалась вперед, насаживаясь глубже, желая больше. Совсем как тогда, во сне.
Пальцев стало мало и мне, и ему. Почувствовав, что он потянулся к ремню, я приподнялась, давая место. Вжикнула ширинка. Я сдвинула трусики вбок, поймала твердый член ладонью и быстро провела вверх-вниз по всей длине. Женька сдавленно застонал. Я заглушила этот стон поцелуем, спустилась губами по его шее, накрыла ими часто пульсирующую жилку. Головка члена уперлась в мое влажное лоно. Женька медленно вошел, растягивая, заполняя до упора. Подхватил меня за бедра, приподнял и опустил снова. И снова, не прячась, смотря в лицо. Глаза в глаза.
Мы торопились и одновременно не могли насытиться. Где-то на грани сознания маячила мысль, что нас застукают, но я была не в силах покинуть его объятий, отстраниться от горячего тела. Не смотреть в черные от страсти глаза.
Я падала в глубокий колодец, откуда не было возврата.
Ну и пусть. Ну и пусть.
7. (обновление от 5.07)
Галя
«Абонент не отвечает или временно недоступен. Пожалуйста…»
Я отменила вызов и заблокировала телефон. Хотелось запустить им в стену, но я сдержалась. Я еще не столько зарабатываю, чтобы разбрасываться шестыми «айфонами».
Паша, ну где же ты, осел этакий?..
Да, мы с ним крепко поругались во время нашей последней встречи. Я тогда убегала на работу, вся на нервах — предстояла важная встреча с директором одного концерна. Я уже предвкушала изматывающие объяснения, одно и то же, сто раз по кругу, взвешивание «за» и «против», до скрежета зубовного натужные улыбки. Улыбаться, конечно же, должна была я, а этот боров с брезгливым выражением смотрел на мои сиськи и теребил чашечку кофе.
Настроение было на нуле, в общем. А Пашка все время меня задерживал: то слишком долго мылся в ванной, когда мне самой нужно было в душ (да и вся косметика тоже лежала там). То сидел в туалете. То стоял в дверях на кухню, прямо на проходе.
— Может, мне вообще уехать? — с вызовом спросил, когда я сделала ему замечание. — Чтобы не мешать.
Злость у меня поугасла, но я ненавидела такой шантаж — знает же, что я этого не хочу. Но очень хотелось как-нибудь его уколоть.
— Если тебе так сильно этого хочется, — бросила, зашнуровала ботильоны, накинула плащ, ухватила ключи от машины и выскочила из квартиры, даже не поцеловав на прощание. Я была слишком зла.
Наверное, это было моей последней ошибкой.
Когда я вернулась, квартира пустовала. Меня это немного насторожило — обычно Пашка приходил немного раньше, часов в восемь вечера. А тут десять, а дома никого. Старательно не думая о нашей утренней ссоре, я переоделась, прошла на кухню и сделала ужин: рис с овощами и обжаренными креветками. Неспешно поела, косясь на часы. Половина двенадцатого. Ни звонка, ни смс, ни сообщения в «ватсап».
В двенадцать я позвонила ему на мобильный. Хотела невозмутимым тоном поинтересоваться, где он и оставить ли ему ужин. Но мне ответил автоответчик: «Телефон абонента выключен».
С тех пор я слышала это сотни раз. Сперва, пару дней до майских праздников, я просто злилась. Он хочет, чтобы я нервничала и его искала? Он этого не получит. Наверняка поехал к своему любимому другу Сереже и спит у него на диване. Пускай сам приходит и говорит по-человечески, что ему нужно и что не нравится. Я никогда не позволяла себе бегать за мужиками, и сейчас тоже не собиралась.
Но с дачи я тоже не смогла дозвониться. Наши общие друзья и тот самый Сережа тоже ничего не знали. Да и про Тулу я наврала. Я звонила Пашкиной матери (хотела найти Пашку и безапелляционным тоном заявить, что такого отношения терпеть не буду и свадьба переносится), но Марина Валентиновна ничего не знала. Просила передать Паше, чтобы он «срочно ей перезвонил». Я пообещала передать, а у самой сердце сжалось.
Да где же он? Что произошло?
А теперь я сидела на даче и все так же ничего не знала. Потом еще Лину зачем-то погнала к нам домой, проверить, не приехал ли. Всякое может быть, может, он потерял телефон, или сим-карту заблокировали, или деньги закончились? Если бы я знала, что Лина простужена, никогда б так не поступила, очень стыдно было.
Когда Женька куда-то сорвался на машине, я подумала, что он решил вернуться в Москву. Но через час, когда он пинком открыл дверь и внес Линку на руках, а она горела и шептала какой-то бред про птиц и лисиц, мы все обалдели. Мама копалась в таблетках, папа с дядей Сашей спрашивали, чем помочь, бабушка просто металась и всех накручивала. Умнее всех оказался Женька — сразу вызвал «скорую». Приехал врач, осмотрел, выписал все, что надо, успокоил бабушку, обезвредил маму с таблетками и ушел, оставив за собой шлейф лекарственной химии и бензина старого УАЗика. Линка спала, раскинув руки, будто хотела обнять небо. Казалось, ее по-детски остренькое лицо стало еще острее, на лбу капли пота, густые ресницы подрагивали. А Женька, верный Линин пес, стоял в дверях и укоризненно смотрел мне в спину.
И я сорвалась. На следующее утро заперлась в комнате и принялась обзванивать все больницы и морги, изредка заливаясь слезами и умирая от стыда. Как я могла не догадаться? А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он не обиделся, а просто попал в аварию, или заболел, или… Вариантов было море, и от каждого я леденела. Каждый раз, когда в очередной больнице поднимали трубку, в горле поднимался горький ком, я думала, меня стошнит прямо на кровать. Воображала дикие картины: бледный Пашка лежит на больничной койке, а к его руке тянется трубка капельницы. Или он, весь синий, лежит на стальной каталке, с биркой на большом пальце ноги и инеем на ресницах. Или он умирает где-то в лесу и…