Байдалов удивленно поднял бровь и вышел.
У дверей его кабинета стоял Синицын.
— Ну вот, а говорил, чтоб через минуту...— недовольно протянул он.
Байдалов молча открыл дверь, вошел, начал собираться: достал из сейфа пистолет, проверил, положил в карман. Через плечо повесил планшетку и вложил в нее карту, которую принес от полковника. Только после этого посмотрел на томившегося у двери Синицына.
— Послушай, Синица,— медленно заговорил он.— Последний раз я пошел тебе на уступку: уговорил полковника передать дело Вовости в райотдел...
— Уговорил, Тимофеевич? — радостно воскликнул Синицын.— Ай да молодец! Теперь порядочек!..
— Но это, повторяю, в последний раз.
— Понятно, понятно... Очень мудро решил, Тимофеевич. Я же говорю: быть тебе начальником УРа... Порядочек!
— Ладно, меньше трепись. Будешь работать со мною.
— Это, я понимаю, забота. По гроб жизни помнить буду, Тимофеевич. С тобою, я знаю, не пропадешь. Премия, считай, в кармане. Порядочек. Да я теперь в лепешку разобьюсь...
— Трудновато тебе это сделать,— усмехнулся Байдалов и, взглянув на часы, заторопился: — Ты иди сдавай дело секретарю отдела, скажи ей, чтобы передала полковнику. А потом займешься тем парнем, которого я просил запомнить.
— С усиками?
— Да. Анатолий Крейцер, заместитель директора обувной фабрики. Это будет твой подопечный. Ясно? Вопросы потом, когда я приеду. Пошли...
Глава 18
„А ВЫ ПАПКУ МОЕГО ЗНАЕТЕ?“
Калитку открыл старик в длинной белой рубашке навыпуск, усеянной крупным голубым горохом и подвязанной шнурком.
— Добрый день,— поздоровался Гаевой.
— Ась? — дед приложил сухонькую ладонь к уху.
— Мы опять к вам,— громче сказал Илья Андреевич.— Можно?
Старик долго всматривался в него подслеповатыми глазами и, щурясь на солнце, чесал пальцами седой клинышек бородки. Потом узнал:
— А-а! Это вы. Из милиции. Милости прошу.— Он отступил назад, улыбаясь беззубым ртом.
Гаевой и Тимонин зашли во двор. Здесь чисто, прохладно. Над аллеей и до самой крыши вился виноград, образуя красивую и пахучую галерею. Дальше — с десяток подбеленных, будто наряженных в фартуки, вишен, а между ними, у водопроводного крана, — два пчелиных улья.
— У Орлова... есть кто дома? — запинаясь, спросил Гаевой.
— Есть, сегодня есть,— весело заговорил дед.— А то два дня пусто было, вовсе никого. Мне и скушно. Я человек, можно сказать, общительный, артельный, люблю словцом побаловаться. И вдруг поговорить не с кем... А нынче не то... Ишь, как лихо смеется тезка-то мой...
Из раскрытого окна донесся захлебывающийся смех ребенка. Тимонин и Гаевой переглянулись.
— Заходите, заходите,— пригласил старик.— А я сейчас... Открою ульи...
В комнате было шумно. Из-под кровати, застеленной серым солдатским одеялом, торчали ноги, обутые в кирзовые сапоги, и кто-то басом пел:
— Я коза-дереза, за три копейки куплена...
А посередине комнаты стоял белоголовый мальчишка с веревочным кнутом в ручонке и, топая ножкой и смеясь, командовал:
— Выходи из зайкиного дома!..
Услышав, что скрипнула дверь, мальчик быстро повернул головку, посмотрел на вошедших живыми, искрившимися от смеха глазами.
— Вы к папе?
Из-под кровати вылез хозяин кирзовых сапог, одетый в милицейскую форму.
— Степан? — удивился Тимонин.
— Так точно.— Гаврюшкин грустными глазами взглянул на старшего лейтенанта, развел руками: — Полковник Рогов прислал. Надо, говорит, отправить... в детдом... Да вот...
Сержант не договорил и, тяжело вздохнув, сел на кровать.
Мальчишка сразу заинтересовался военным. Он подошел к нему, тронул за руку:
— Мой папка тоже был солдатом. Вы его знаете?
Тимонин вздрогнул. На него смотрели ясные, как весеннее небо, глаза мальчишки, которым невозможно соврать и которым страшно говорить правду... Борис присел на корточки, прижал к себе теплое и ласковое тельце ребенка, взволнованно прошептал:
— Егорка...
Мальчик радостно заглянул в лицо:
— Вы и меня знаете?
— Да, малыш, знаю...
— И папку?
— Да...
— Вот он какой! — Егорка вырвался из объятий Тимонина и подбежал к столу. — Тетя Марина, дайте...
Только теперь Тимонин заметил в глубине комнаты девушку в простеньком цветастом платье, с длинными, до пояса, косами. Она гладила электрическим утюгом детскую рубашку, краем глаза посматривая на вошедших.
— Что тебе? — Девушка поставила утюг и наклонилась к мальчику.
— Ту карточку. Там солдаты и русский танк.