Может, я многого еще не понял, не узнал и ошибаюсь... Есть лишь несколько стреляных гильз да кусочки красного карандаша. Вот и все. Но это, говорит полковник, уже очень много. Так почему же убийца бродит по свету?
Ходит хмурый, посеревший от бессонницы, давно не бритый следователь Гаевой, при встрече со мной он как то смущается, вроде стыдится смотреть мне в глаза. Я каждое утро захожу к нему в кабинет, здороваюсь и молча жду. А он опускает глаза и тихо вздыхает. Вечером он заходит ко мне с пакетом в руках. Я знаю: пора к Егорке. Мы идем с ним до самого детдома. Там он сует мне в руки свой пакет: «Передайте мальчишке гостинец, а я здесь посижу на скамейке...»
Мечется по районам капитан Байдалов, но возвращается ни с чем, весь прокуренный и злой. Поговорит с полковником в закрытом кабинете и снова уезжает с опергруппой в горы. А мы — все управление — с нетерпением ждем их возвращения. Так ждут на фронте ушедших во вражеский тыл разведчиков.
Только один человек у нас как будто спокоен. Мне кажется, что он даже рад, что преступника до сих пор не нашли. Чем злее и сумрачнее возвращается Байдалов, чем больше зарастает темной щетиной Гаевой, тем веселее становится этот человек с птичьей фамилией. Трудно разобраться — почему? А надо...
...Видели бы вы, Федор Иванович, сколько радости доставили Егорке ваши подарки! Все время, пока мы с Гаевым были у него, он только и делал, что показывал нам заводной экскаватор, танцующего мишку, самолет, оловянных солдатиков. Конфеты, печенье, орехи он раздал ребятишкам. Одним словом, ваша посылка явилась праздником для всех. Егорка допытывался: «Кто это прислал?» «Солдаты», — ответил я. «Это которые на границе и с собаками?» — «Да, малыш». — «Они нашу страну охраняют?» — «Верно». Егорка помолчал с минуту, думая о чем-то своем, а потом сказал: «И я им подарок дошлю — пистолет свой и саблю...»
...Ты прав, Андрей, о личном счастье тоже нужно думать. Только как его, это счастье, понимать? Собственная дача, грядки клубники, редиса, петрушки, сирень за забором? В огороде — нигде не работающая жена с подоткнутым подолом и лейкой в руках? Личная автомашина?
Нет, командир, такого счастья мне не надо! Я устану от него, не выдержу и дня! А ты в такой норе сумеешь продержаться? Конечно же, нет! Мы принадлежим к очень неспокойному поколению, которое меньше всего думает о собственной вилле и мурлыкающем коте на распухших, как тесто, подушках. Мы привыкли жить на боевом взводе и, наверное, поэтому не научились заботиться о той, кто идет по жизни с тобою рядом...
Надюша моя мечтала о спокойной жизни, но, кажется, планы ее рушатся, чему немало способствую я. Мы почти не бываем с ней вместе. А тут еще с квартирой ерунда получается: нет и не скоро предвидится — мы встали на очередь, записаны где-то в четвертой сотне. Неожиданно вернулись наши хозяева, теперь мы ютимся в одной комнате. А вчера хозяин, узнав, где я работаю, предложил искать новую квартиру.
Вот такие дела-то... Надя, вижу, сердится. Рассказал ей о гибели Никиты, о Егорке. Она расплакалась, а, уходя из дома, сказала: «Чужая беда тебе ближе...» Хорошо, что у нее есть подруги, которые не дают ей скучать.
А я по-прежнему наблюдаю за шестым окном третьего этажа. Кажется, в этой квартире занимаются не только танцульками... В числе посетителей квартиры парикмахера я заметил Марину. Помнишь, я писал тебе о ней, она очень дружит со Степаном Гаврюшкиным и неравнодушна к нему. До сих пор я считал ее замечательной девушкой и не знал, что она развлекается с какими-то стилягами. Мы с нею совсем было стали друзьями: часто встречались у Егорки. Малыш очень привязался к ней, он же вовсе не знает материнской ласки. Надо с ней серьезно поговорить о ее ночных похождениях. Да и Степана предупредить. Может, она — ветреная девица и просто крутит голову парню...
Егорка стал реже вспоминать отца. Но если вспомнит, сразу погрустнеет, отойдет в сторонку и долго сидит молча. Вчера днем полковник Рогов вручил мне два билета и приказал: «Сейчас же ведите Егорку в цирк, сегодня первое представление». Мальчишке, конечно здорово понравилось. Всю дорогу к детдому он расспрашивал меня, почему лев не укусит дядю, который стегает его кнутом, почему медведь не свалится с лошади, зачем дядя-клоун так звонко кричит, так сильно выпачкан краской и носит очень длинные туфли с задранными кверху носами... А вечером, когда я уходил, Егорка, с грустью глядя на меня, спросил: «Завтра придешь?Ладно?»
Сколько отдал бы я, чтоб не было в его голубых глазенках этой прямо-таки нечеловеческой грусти!..