— Не знаю. По кличке Азиат.
— Где живет?
— Могу показать. Но я с ними не был...— Крейцер вдруг заговорил быстро, боясь, что его остановят: — Я никогда... никогда никого не грабил, товарищ начальник. Поверьте... Я ничего не знал... Они у меня однажды попросили машину... отвезти своих девушек. Дали триста рублей. Петра я знал, он работал на такси, и мне часто приходилось через него доставать запчасти к своей машине. Я поверил ему и дал «Победу».
— Когда они вернули машину?
— Часа в четыре утра.
— Изменений никаких не обнаружили?
— Сначала я не смотрел. А через два дня в машине спустил скат. И тут я увидел, что задняя покрышка рваная и не моя. Я заменил запасной.
— Куда вы ту покрышку дели?
— Лежит в сарае.
Полковник снял трубку телефона, набрал номер.
— Рыбочкин? Зайдите ко мне. Рогов.
Василий Вакулович строго посмотрел на Крейцера. Тот сидел, нагнув голову. И длиннющий пиджак, и узенькие, канареечного цвета брюки, и желтые сандалии на толстой подошве — все это было крикливым, броским, но никак не гармонировало с молодым человеком, получившим высшее образование в советском учебном заведении. «Вот до чего доводит нежное родительское воспитание»,— подумал полковник, а вслух сказал:
— Губит вас, молодой человек, это самое... ваше пижонство. Без цели живете. Просто удивительно: сын видного московского ученого, а живете, извините, пустышкой. Ваша неразборчивость в выборе знакомых, компанейская пронырливость, которой вы блещете на предприятии, к хорошему, как видите, не приводят. Надо порвать со всем этим наносным, ненужным стиляжничеством...
Крейцер молчал. Вошел лейтенант Рыбочкин. Полковник поднялся из-за стола:
— Обождите в коридоре, молодой человек,—попросил он Крейцера.
Когда тот вышел, Саша радостно спросил:
— Арестовали-таки этого стилягу, товарищ полковник?
Рогов улыбнулся:
— И не думал. Крейцер — жертва стиля и случайного знакомства. Преступники использовали его доверчивость и жадность к деньгам. Главный во всем деле, конечно, рыжий Азиат. Его адрес укажет Крейцер. Поедете, лейтенант, с ним, возьмете у него рваную покрышку, которую ему подменили «друзья». Будете проезжать мимо дома, где живет этот рыжий, не вздумайте останавливаться. Адрес запомните на ходу.
— Есть. Все понял,— твердо сказал Саша и вышел.
* *
*
К лежавшему на койке Мослюку подошли двое в белых халатах. Первого — седого, низенького, в роговых очках— он знал: это был лечащий врач. Второго — моложавого, красивого, с пристальным взглядом — видел впервые.
— Здравствуйте, больной,— сказал доктор, поправляя на нем оползшее одеяло.— Как спалось?
Мослюк не ответил. Он настороженно посмотрел на незнакомца в белом халате. Доктор представил своего спутника:
— Это ваш новый лечащий врач. А я ухожу в отпуск. Поправляйтесь. Главное — спокойствие и терпение. У вас все идет хорошо.
В палату вошла медсестра с большим свертком в руках. Увидев врача, смутилась и хотела повернуть обратно.
— Что у вас? — остановил ее доктор.
— Передача...
— Кому?
— Больному Мослюку.
— Я же сказал: никаких передач,— сердито заговорил доктор.— На это есть установленное время...
— Там женщина с ребенком, очень просила...
При этих словах медсестры Мослюк рывком поднялся на локте, с мольбой глядя на доктора. Его лицо, до предела напряженная поза выражали огромное желание получить сверток, уложенный заботливой рукой жены.
— Ну, ладно,— сказал спутник доктора,— сделаем для него исключение.
— Хорошо, давайте,— сдался доктор.
У Мослюка засияли глаза. Он лег на спину, облегченно вздохнув.
Молодой врач сам принял сверток от медсестры и, положив на тумбочку, развернул его. В нем были свежие помидоры, вишни, булочки, конфеты и... коробка цветных карандашей.
— А вот это уже вовсе несъедобное,— усмехнулся доктор.
Но Мослюк взял именно эту «несъедобную» вещь.
Ласково улыбнувшись, он на мгновение закрыл глаза и прижал коробку к своей забинтованной щеке. Потом повлажневшими глазами посмотрел на врачей и тихо сказал:
— Это от сына...
— Большой?
Мослюк повернул оживленное лицо к молодому врачу, доверчиво заговорил:
— Три года ему...— он опять посмотрел на коробку.—Я как-то принес ему книжечку с картинками для раскрашивания. А цветных карандашей у него не было. Он все приставал: купи да купи. Я все забывал... А потом... потом купил... но раскрашивать не смог... уехал... Вот он теперь и прислал...