— Угу, — сказала Оля недовольно и пошла раскладывать партитуру листов у компьютера Володи.
8
Володя оказался верстальщиком, крайним винтиком со стороны издательства. Его коллеги тоже разъехались. А мы разложили свои листочки на стуле и начали играть в четыре руки партитуру альбома.
— Володя, вот здесь нужно убрать слово…
— Какая страница?
— 78.
— Готово. Дальше.
— 79, вместо «Волошинский» пишем «имени Волошина».
— Проверяйте.
И тут-то у меня застучал воображаемый хвост и какая-то странная радость внутри: «Как хорошо, что все ушли, как хорошо, что мы одни». И мы тихо и слаженно вносили свои правки, а потом также тихо и слаженно пошли домой.
И как-то так плотно мы сыгрались за эти несколько часов, проведенных вместе, что я вросла в него и перепутала жизни. Вот уже кадр меняется на такой: Я еду в метро с Володей домой, к нашему сыну. Я преподаю английский в школе, где учится наш Сережка. Я уже начинаю думать, что там Сережка ел один без нас…
Но тут мы подъезжаем к станции, где мне переходить, и Володя говорит:
— Вам выходить.
— Всего хорошего, была рада знакомству, — отвечаю я и по инерции выхожу.
Поезд уезжает, я долго стою на платформе, одеваясь в привычное.
9
Мы были знакомы часа четыре, а я готова с упоением любить его жену, его сына, его работу, его нерадивых учениц, которым он преподает фотошоп, да все, что его окружает, а не только его самого. У его жены сегодня день рождения. И на переходе в метро, где мы стоим и прощаемся, я хлопаю себя по карманам в поисках того, что бы подарить его жене. Вспоминаю, что у меня на брелке от ключей висит флуоресцентная ракета. Лезу в карман, достаю ключи — ракеты нет. Шарю в кармане — а она оторвалась и лежит в углу кармана. Значит, все правильно, она готова к старту. «Вот, говорю, это ей на ускорение реализации творческого потенциала». И мы прощаемся на этом переходе и идем… в одну сторону. Оказывается, что нам надо еще одну станцию проехать вместе. И вот тогда уже я прилипаю к нему окончательно и забываю, что мне выходить.
10
Что это было? И можно ли сказать, что вообще что-то было. Просто обрывок какого-то странного, отчасти взаимного притяжения. Будильники дали сбой в равномерности тиканья. Вначале — нечто невидимое, по телефону. Тук-ту-тук. Уже два дня Володя вносил удаленно мои правки, вносил хорошо, не всякий верстальщик способен так внимательно работать. Обычно приходится просить довнести раза 3, или внести правильно, а не с грамматическими ошибками. Так что у меня возникло искреннее желание поблагодарить незнакомца. А тут как раз то ли он нам, то ли мы ему звоним. Я прошу трубку и говорю в нее:
— Алло, это Володя? Хотела вам спасибо сказать за качественно внесенную правку.
А он на том конце:
— А я хотел вас поблагодарить за столь понятную правку… Я изучал корректорские значки раньше.
Вот как-то так бы все и закончилось, если бы в тот же день нас не повезли к ним в издательство. Да и вообще мне казалось, что это какой-то дядя Володя, он представлялся мне толстым дядькой, с одышкой, слегка небрежным и небритым. Ну кто еще мог бы работать в издательстве, дружественном нашему советскому «деду». Только такие дяди, которым кормить семью, которые как пони бегают по кругу и так привыкли, что уже ничего не чувствуют.
11
Так что ничего и я не чувствовала к этому дяде Володе, когда мы ехали в их издательство. На проходной нас встретил черненький бодрый человечек со странной прической вроде совсем короткого ирокеза, а на затылке при этом красовался крысиный хвостик, как было модно когда-то в тех далеких, в которых он, видимо, был совсем молодым. Наш главный редактор тоже носил похожий хвостик. Они посмотрели друг на друга в лифте и, видимо, увидев хвостики, завиляли ими, и к концу поездки нашли общих знакомых и вышли из лифта друзьями. А я вглядывалась в странного человечка дальше. Тело его было не то чтобы тучным, а раздутым и упругим как мячик, а глаза — слегка выпученными и сияли, то ли компьютерным светом, то ли лучезарным весельем. Казалось, что он съел воздушный шарик с газом и может прыснуть со смеху или взорваться — как клоун в цирке… Крыло носа украшал белый гнойный прыщ. Он волновал меня, и так и подмывало выдавить, но нельзя же бросаться на человека и выдавливать ему прыщи. Прыщ вместе с веселым взглядом придавал в целом даже некую подростковость. Когда мы вошли в их кабинет и со всеми познакомились, то оказалось, что это и есть Володя.