Радищев смеялся, потом загрустил.
— Вицман, если бы у меня было столько энергии, то…
Он запнулся. Толстый шумный Вицман прервал поток красноречия и негромко сказал:
— Тебе нельзя размениваться. Ты однолюб. Ты помнишь о каждой ране своей и чужой.
С утра мало кто заглядывал в книжную лавку. Зотов приуныл было: никто не интересовался "Путешествием". Однако к обеду прибыл дворецкий от купца Никиты Демидова и купил книгу.
Великое дело — почин. На следующий день являлись другие купцы, помельче, с порога спрашивали о новом сочинении неизвестного автора. Зотов, радуясь, клал экземпляр за экземпляром на прилавок и приговаривал:
— Лучше Стернова [4]путешествия. Не оторвешься…
Книгу он не читал, но восклицал убежденно.
Чем больше книг было продано, тем чаще забегали покупатели.
Полка почти опустела, и Зотов огорченно стал размышлять, как быть дальше. Его размышления прервал приход незнакомого мужичонки, назвавшегося приказчиком купца Сидельникова.
— А что, Герасим Кузьмич, не нужно ли тебе еще книг? — сказал приказчик и таинственно поманил пальцем.
Зотов обрадованно кинулся за мужичонкой, который вывел его на улицу к подводе и отдал за малую цену еще двадцать пять штук. "Хозяин в Москву отбывает, ему несподручно", — объяснил мужичонка и исчез вместе с своей подводой. "Где же я его видел, — думал Зотов, — не иначе, как на таможне".
Зотов надбавил цену, когда в лавку вошел щегольски одетый совсем юный господин.
— У тебя, сказывают, есть интересное сочинение Радищева?
— Нет, ваше благородие.
— Как нет, а это что? — Господин указал на полку.
— Неизвестного автора "Путешествие из Петербурга в Москву".
— Неизвестного? Его написал выпускник Пажеского корпуса Радищев. Мы собираем все достопамятные сочинения наших воспитанников. Ну-ка, изволь…
Господин жадно листал книгу, хмурился, светлел лицом.
— Ты, Зотов, в историю войдешь, — важно сказал покупатель. — Может быть, эту книгу сама государыня прочитает. Ты понял, Зотов?
Он поднял книгу торжественно, как чашу, на пальцах, подержал, взвесил и опустил ее на прилавок медленно, чтобы не расплескать:
— Заверни.
— Очень рады, ваше благородие, не смею знать вашего имени и чина…
— Камер-паж ее величества Александр Балашов, — бросил господин и с крепко зажатой под мышкой книгой вышел.
Зотова объяла лихорадка. Это ж такая удача. Человек от самой государыни. Надо еще достать, еще…
Он бросился к Радищеву на Грязную улицу просить еще сотенку-другую. Около дома он столкнулся со знакомым книгопродавцем Шнором.
— За книгами бежишь? — спросил Шнор с усмешкой. — А этого не желаешь? — Он сунул в физиономию Зотову кукиш и пошел восвояси.
Зотову кукиш мало что объяснил. Он догнал Шнора и допросил. Книги, приготовленные для продажи, оказались, по словам Шнора, раскраденными.
— Ах ты, беда какая, — сокрушенно качал головой Зотов. Он дождался, пока Шнор скроется за поворотом, и направился к радищевскому дому: "Врешь, тебе не дал, а мне даст".
Но Радищев развел руками: нет.
— Александр Николаевич, поскребите где-нибудь в чуланчике, — жалобно произнес Зотов. — Больно ходко идет… А нет — так тисните еще, все ж своя книга.
— А кто тебе сказал, что моя? — Он смотрел пристально. Зотов почувствовал некоторую дурноту. Все эти странные обстоятельства создавали какой-то мираж, зыбкий и пугающий. Радищев молчал, и из его бездонных глаз истекало нечто, повергавшее Зотова в ужас.
— Ну, коли так, то прошу прощения, — пробормотал купец и бросился прочь.
В лавке он стал снимать оставшиеся книги с полки, чтобы обождать и узнать о всех странностях, но не успел. Вошел пристав Лефебр и потребовал два экземпляра.
— Да, ведь как сказать… Не знаю, осталось ли что, — забормотал Зотов.
— Небось найдешь! — уверенно сказал пристав.
Зотов потерянно пошарил вокруг и нашел.
— Ну, вот и хорошо, это ты правильно сделал, что нашел, — снисходительно говорил пристав, листая книгу. — Так, дозволения управы нет, очень хорошо…
— Есть, — робко откликнулся Зотов. — С тылу гляньте.
Лефебр перевернул книгу и увидел дозволение.
— Отчего же оно в тыл закатилось? Ничего. Рылеев разберется.
Потом пришли два фискала, посмотрели, понюхали и спросили совсем загадочно:
— А что, Герасим Кузьмич, был ли ты у духовника?
— У какого духовника? — еле слышно отозвался Зотов.
— У Шешковского.
Мороз прошел по спине Зотова, и он деревянным языком промолвил:
— Не знаю никакого Шешковского. Никогда не бывал.
— Врешь, дурак, был. Не мог не быть. Ну, если не был, так будешь.
И они уползли как крысы. Туман сгущался…
В июньские дни у нее всегда было превосходное настроение. Вспоминался июнь 1762 года, белая ночь, полная тревог и восторгов, страшная и радостная весть о гибели презираемого супруга, царя Петра III — весть, которая мгновенно была забыта в торжестве победы и коронации. Рядом красавцы офицеры, преданные ей, верная Екатерина Воронцова-Дашкова, душа июньского похода. Божественная молодость…
В один из таких светлых вечеров ей доложили, что камер-паж Балашов нижайше просит аудиенции для доклада о деле государственной важности. Она помнила его лицо — румяное, пышущее здоровьем лицо старательного юноши, который на высочайших обедах предупреждал каждое ее движение, успевал подать платок, веер, делал это ловко, и главное — бесшумно.
Он вбежал в ее комнату — как будто ворвался легкий свежий ветер. Он почтительно упал на колено, склонил голову и стоял до тех пор, пока она не приказала ему встать.
— Ваше величество, я осмелился просить о вашей благосклонности. Но дело необыкновенной важности.
Балашов словно исхудал, черты лица заострились, взгляд был суров. Видно, действительно его снедала тревога чрезвычайная.
— Ну, говори.
— Ваше величество, я лучше прочитаю.
Балашов торжественно поднял книгу, которую держал в руках, вынул закладку:
— Стихи прерываются замечаниями автора, — торопливо продолжал Балашов. — Вот одно: "И се глас вольности раздается во все концы". Далее сочинитель снова гремит: "На вече весь течет народ, престол чугунный разрушает, Самсон, как древле, сотрясает исполненный коварств чертог. Законом строит твердь природы. Велик, велик ты, дух свободы, зиждителен, как сам есть бог!"
— Что? Что ты мелешь, глупец! — вдруг зло закричала она.
Балашов побледнел.
— Ваше величество, это страшные, разнузданные строки. Я не мог не известить о них.
Она подошла, взяла из его рук книгу. Повертела. "Путешествие из Петербурга в Москву".
— Кто автор?
— Автор не обозначен. По Петербургу ходят слухи, что сочинитель — Радищев.
Она помягчела.
— Прости. Мне привиделось бог знает что… Я не поняла цели твоего прихода. Я благодарна… Тебя отметят… Иди.
— Я счастлив, ваше величество.
Он припал к ее руке.
— Иди же.
Она опустилась в кресло и стала читать.
Поначалу изложение показалось ей туманным, выспренним, скучным. Потом сцены пошли поживее. Они были нарисованы грубоватыми резкими красками, и она поморщилась: "Ну, как извозчик, повез-поехал… Будто в трактире находишься, где пьяные лакеи собрались".