Никаких выдающихся событий или запоминающихся разговоров в этот день больше не произошло. И мужчина даже начал надеяться, что предстоящий выгон оленей со стариком развеет завтра эту паршивую скуку. Но уже ночью, когда все улеглись и мирно смотрели сны, его разбудила мучительная разлитая боль. Она не проходила, заставляя своими неистовыми спазмами скручиваться всё его тело в тугой комок. На лбу и не только крупными каплями выступал пот, но позвать кого-либо на помощь не было сил. И только редкие стоны вырывались из охрипшего горла в те моменты, когда острые лезвия ковыряли желудок.
Ни о каком путешествии со стариком теперь не могло быть и речи.
Он не помнил, когда наступило утро и наступило ли оно вообще. Единственным, что доходило до мечущегося в приступах боли сознания, был ласковый голос Ябне, шептавший успокоительные слова. И Ник чувствовал её маленькие ладошки на своём лице, стиравшие с него испарину чем-то мягким и прохладным. Потом где-то на заднем фоне звучали и другие голоса, но перед глазами было одно лишь обеспокоенное и такое нужное, важное для него сейчас лицо.
Ему казалось, что боль отступала, убегала опасливо от нежных прикосновений чарующей ведьмы. И если она пропадала из виду, поддавшись панике он начинал её звать. И Ябне возвращалась, принося что-то горячее в железной кружке, уговаривая Ника выпить хоть чуть-чуть.
Ведьма отпаивала его травами, шептала древние заклинания, а он наслаждался покоем, расслаблявшим его тело каждый раз, как он видел перед собой эти нежные яркие губы, слегка подрагивавшие от силы произносимых ими слов.
Проваливаясь в очередное небытие Ник явственно чувствовал, как сжимает — слишком крепко для такой хрупкой Ябне — мягкую тёплую её ладонь. И ведьма не забирала руку, не кривилась от боли.
А когда Ник очнулся и понял, что всё закончилось, то, найдя глазами девушку, так и сидевшую около него, первым делом спросил:
— Сколько тебе лет, Ябне?
— Восемнадцать, — ответила она, немного удивлённая.
Оказалось, не так уж и долго он мучился желудочной болезнью, даже не целые сутки. Куда худшим представлялось то, что тело всё ещё не покинул простудный жар, а дышать было просто невозможно из-за начавшегося насморка. Ясавэй решил не подвергать новой опасности ослабшего гостя и на следующий день увёл оленей один, оставив парня на попечение женщин.
Они запрещали ему пить кофе, вместо которого предлагали какие-то горькие отвары целебных растений, то и дело подносили полные до краёв миски с едой, к которой Ник уже начинал привыкать, и суетливо носились по дому, возмущаясь его просьбам дать ему возможность сделать хоть что-то полезное. Ник сходил с ума от скуки, слоняясь от безделья по небольшому дому, рассматривал имевшиеся в нём необычные предметы и утварь. Потом уходил на улицу, но и там не мог найти ничего, чем мог бы занять пустые руки и неспокойную голову. Оттого невесёлые мысли о том, как там, в Москве, Влад пытается успокоить и задобрить Кривого неминуемо одолевали Ника всё чаще и чаще.
Чтобы избавиться от нехороших предчувствий, отогнать дурные мысли, он пытался вести беседы с Ябне и Юлией. Но женщины оказались крайне неразговорчивы, словно безропотно подчинялись негласному правилу не открывать подобным пришельцам свои таинственные души и не менее загадочные помыслы.
Молодому мужчине ничего больше не оставалось, кроме как, подобно сказочным принцессам, томиться взаперти в ожидании принца-Владислава, который непременно вызволит его из этой темницы после того, как одолеет Кривого-змея.
Один день сменялся другим таким же, и верный своей природе Ник всё больше и чаще засматривался на черноволосую, юную Ябне. Он подолгу не мог оторвать жадного взгляда от её гибкого стана, наблюдая, как ловко, бережно и смущаясь от мужского внимания, она делает ту или иную работу. Молча любовался её роскошными длинными косами, смуглой кожей, так и манившей, чтобы к ней прикоснулись. Удивлялся тайной своей радости, когда глазами встречался с её озорным, но, в то же время, скромным взглядом, и она не отводила своих прекрасных раскосых глаз. И подавлял тихий сдавленный стон, готовый вырваться наружу, если не успевал вовремя отвернуться, засмотревшись на яркие алые краски двух лепестков притягательных девичьих губ.
В такие моменты мысли его становились всё более нехорошими, постыдными, оскверняющими гостеприимно распахнувший перед ним свои двери уединённый дом. Но бороться с ними было куда тяжелее, чем прогонять от себя воспоминания о далёкой Москве.
А Ябне очень переживала, понимая, что ничем не может развеять тоску Золотого Дракона. Она видела, как он мечется, словно в клетке, в их родном доме. Видела, что мыслями своими Дракон уносится далеко — туда, где остались его огромные золотые крылья. И сердце её обливалось слезами, когда думала, что вскоре Дракон покинет эти края. Просто не возможно, чтобы он остался здесь — не захочет он сам себя пленить в этих диких безлюдных местах.
И, когда Ник слишком резко, грубо, недобро спросил, в какую сторону и далеко ли ушёл Ясавэй, поникнув, ответила:
— Пойдём, я тебе покажу.
Они вышли из дома, обошли на другую сторону, с которой светило белое низкое солнце, и девушка указала рукой в далёком направлении.
— Туда он пошёл. Но, ведь, ты не станешь отправляться за ним? — с опаской спросила она, тревожно вглядываясь в холодное серое море мужских глаз.
— А далеко он обычно уходит? — не стал отвечать Ник на её вопрос.
— В последнее время не очень — ему здоровье не позволяет уходить, как раньше, вплоть до лесов.
— Отлично! Как думаешь, я смогу его нагнать?
— На чём? — испугалась Ябне. — Для вторых нарт не осталось оленей, — всех дед увёл!
— Ну, ноги-то мои остались при мне! — усмехнулся Ник, изогнув губы в однобокой своей козырной улыбке.
От ужаса, отразившегося в глазах девушки, его улыбка быстро исчезла с лица.
— Да не переживай ты так! Не пропаду!
— Ты сумасшедший, — только и выговорила она.
— Лучше ответь мне, смогу я найти его по этим следам? — Ник присел к земле и потрогал голой рукой растревоженный десятками ног снежный покров. И тут же сам себе и ответил: — Конечно, смогу!
— В последние дни новый снег не падал, не было и пурги, но ветер всё равно мог немного замести их следы местами… Не рискуй! Не иди, — молила Ябне.
Но Ник, не слушая последних слов или просто не желая на них что-либо отвечать, уже скрылся за углом дома. Внутри его он быстрыми рваными движениями замотался шарфом, натянул сильнее шапку, застегнул плотно куртку и схватил рукавицы, натягивая их поверх перчаток. К тому моменту, как Ябне ступила на порог, Ник уже выбегал обратно. Они столкнулись друг с другом, и девичьи ладошки упёрлись в мягкую ткань пуховика на мужской груди. Ябне подняла голову, широко раскрытыми глазами всматриваясь в запавшее ей в душу лицо. Её губы слегка приоткрылись от неожиданного столкновения, но девушка не произнесла ни звука в своём безмолвном отчаянии. И что-то такое увидел Ник в её тёмных, готовых пролиться слезами глазах, что заставило его бережно оттолкнуть от себя расстроенную Ябне и ещё скорее кинуться прочь.
Хорошо, что Юлия не видела их в этот момент — прилегла отдохнуть.
А девушка побежала за ним, не успевая, спотыкаясь непривычно на изученных до последней крошки земли тундровых сопках.
— Сумасшедший! — кричала она ему вслед. — Остановись! Не иди! Ты сумасшедший!
Но Ник даже ни разу не обернулся.
Запыхавшись и устав, Ябне остановилась.
— Ты же даже ничего с собою не взял, — уже почти прошептала она, твёрдо зная, что он её не услышал.
Идти по широкой полосе следов было не сложно. Злость, раздражение и неудовлетворённое желание толкали мужчину вперёд, сводя на нет все неприятные ощущения от холода и слабого ветра, иногда обжигавшего поднятыми крупицами снега кожу лица. Зато они оставляли ему возможность упиваться совсем другими явлениями — бескрайней свободой, дразнящим одиночеством, забытой решимостью.