— Я заждался. Вы немного опоздали, а жаль. Всё могло закончиться по-другому.
— Вообще-то, всё могло и вовсе не начаться, — прокряхтел Влад, сгибаясь ещё сильнее, и Ник подумал, что у него наверняка сломано не одно ребро.
— Неужели они и к Ануру наведались?
— Да, вчера нам несладко пришлось. Эти оба мертвы? — кивком указал Влад на тела верзил.
— Нет, только один.
— А этот в отключке просто? Что ж ты его не связал?! Эй, Анур, помоги…
Общими усилиями мужчинам удалось завести женщин в дом. Туда же внесли и тело Ясавэя. Ник всё ещё боялся подходить к Ябне, не мог, хотя очень того хотел, присесть перед ней на колени, стереть со щёк девичьих слёзы и попросить прощения. Только, как и раньше, жадно ловил её случайные взгляды, надеясь не увидеть в них никаких обвинений.
Когда тепло дома немного согрело скованные холодом мышцы, Ник вспомнил, что ещё ничего сегодня не ел. Даже глотка уже ставшего привычным горького травяного чая не сделал с утра. Хотел попросить Ябне заварить ему горячего напитка, заодно прикоснуться к ней хоть мимолётно, но не успел — наткнулся на колкий ненавидящий взгляд её матери. И отвернулся.
Уловив напряжение между Ником и Юлией, Влад позвал парня:
— Ник, мне помощь твоя нужна.
А когда оба оказались снова на морозном воздухе, попросил:
— Нужно избавиться от этого тела, — и пнул ногой уже успевший окоченеть труп Антона. — Не знаю, может, и этого?
Ник обернулся и глянул на мужчину со шрамом, всё ещё находящегося в бессознательном состоянии — его усадили спиной к стене, но о том, чтобы втащить в тёплое помещение этого чужака никто не подумал.
— Мне кажется, его можно просто вернуть.
— Предлагаешь побыть ему нянькой до того момента, как вернёмся в Москву? Ну, дерзай.
— Влад, скажи, не собрал? Скажи, мои родители… С ними всё в порядке?
Влад, до этого озиравшийся в поисках лопаты, задумчиво посмотрел на Ника.
— Твой долг я отдал Велоеву весь, до последней копейки. Теперь проблема в другом.
Сбитый с толку Ник не знал, как тогда ему расценивать сегодняшнее событие и вид Влада с Ануром — явно что-то не устроило Кривого, но, если это не деньги, то что?
Прочитав невысказанный вопрос в глазах Ника, Влад на него ответил:
— Полина беременна и хочет за тебя замуж. И ты женишься на ней до Евровидения.
— Нет! — тут же воскликнул молодой человек, подаваясь назад. — Нет! Я не могу! Я не сделаю этого.
Но Влад успел схватить его сзади за шею и притянуть к себе, чтобы лица их почти соприкасались, чтобы слова, произнесённые тихо, но гневно, впечатывались в кожу, чтобы вплотную увидеть, как в серых глазах напротив промелькнёт болезненное понимание того, что сучёнку теперь не отвертеться.
— По твоей вине, по твоей глупости мы все, включая этих людей, — указал Влад пальцем свободной руки на дом, — столько пережили, что ты, мой мальчик, — и это прозвучало отнюдь не ласково, — будешь делать теперь всё, что я скажу. Понятно? Иначе я сам пристрелю тебя.
Ник оттолкнул Влада, не желая выслушивать эти угрозы. Но последний уже который день нуждался в том, чтобы выпустить пар, да не на кого-нибудь, а на первоисточник. И завязалась драка — не насмерть, но очень жестокая. И без того вымотанные мужчины счёсывали друг о друга кулаки, катались в обнимку по снегу, пока их не прибежали разнимать Анур и Ябне.
Влада затащил в дом его старый друг, а Нику подставила своё плечо хрупкая девушка. Она усадила его на подушки у низкого стола и принялась оттирать влажной тряпкой кровь, смешанную с грязью. Пока Ябне металась между парнем и печью, согревая на всех воду для чая, Ник смотрел на неё не отрываясь и не мог поверить в то, что где-то там его ждёт Полина, возжелавшая видеть его мужем и отцом.
Глава 9
До ноздрей Ника долетал пар от свежевыпотрошенного, ещё горячего тела, но он, этот пар, не приносил никаких запахов. Холод, царящий вокруг, словно обкрадывал воздух, забирая любые ароматы, и мужчине казалось, что он вдыхает лишь запах мороза, больше ничего. Это спасало, оставалось лишь справиться с картинкой, остававшейся перед глазами даже тогда, когда он закрывал их, и от которой подкатывала к горлу тошнота.
Весь сегодняшний день он получал от кого-то невидимого удары — один за другим, только били не тело.
Он совсем запутался, совершенно растерялся и больше не понимал, чего он хочет, знал только, как надо.
С каким-то сожалением Ник отвернулся от Ябне и посмотрел в сторону дома — нет, не того, что стоял одиноким уродливым мамонтом посреди бело-бурой пустыни. Москва была той родной колыбелью, в которую захотелось вернуться сию же минуту.
Горше всего было сожалеть о том, что пообещал. Пообещал, не понимая, что она не такая, как обычные девушки, которых он знал. Ему казалось, что просто так получилось, что Ябне родилась в этой глуши, на самом краю обитаемого мира, но это легко исправить, стоит лишь захотеть. Сегодня он понял другое: он просто не сможет и — надо признаться самому себе — в это мгновение и не хочет подпускать её ближе.
Внезапно пронзила мысль, что это просто инстинкт самосохранения, а если ещё точнее — какая-то трусливая дрянь, живущая в глубинах души тихо и скрытно, успешно прикрывается сейчас разумными доводами, опирающимися на этот инстинкт. Подбивает его, используя ловко всё то, что ему не знакомо, снова думать лишь о себе. Выворачивает, коверкает…
Ник прижал замёрзшую руку к груди у самого сердца, скривился — да, это больно — думать лишь о себе он больше не хочет. Не хочет быть снова тем безалаберным Ником, которым он покинул Москву. Спасибо Сашке, спасибо Кривому. И Владу, и Ябне, и… Ясавэю.
Этот старик, сумевший за три с половиной недели — за полный месяц, если считать дни вплоть до сегодня — заставить Ника почувствовать всю нелепость и жалкость нервозной душонки, стремящейся к наживе… ради чего? Что мешало творить свою собственную музыку в свободное от работы время? Девушки? Клубы? Привычка жить разгульно, одним днём… А ведь мог бы, как в фигурном катании, откатать обязательную программу и потихоньку, понемногу двигаться навстречу мечте.
Вот именно, была ли мечта? В далёком, ярком и тёплом, по сравнению с этим местом, городе казалось — да, была. Такая реальная и недостижимая одновременно… И вот сегодня, когда он стоял на хальмере, открылась правда — было лишь оправдание детским поступкам, глупейшим капризам, позаимствовавшее себе неприглядному красивое, гордое имя мечты.
Но Влад, которому Ник теперь по гроб жизни обязан, опять заставляет чувствовать себя ничтожеством, предателем неблагодарным. Или вовсе Влад ни при чём? Просто смешались в одну кучу отголоски стыда, надежды, вины… какого-то морального долга.
Ник вздохнул — ему просто страшно. Страшно взрослеть, видеть всё по-другому и при этом снова ломать и силовать уже нового Ника.
Ему бы немного ещё проникнуться спокойной, уверенной мудростью Ясавэя. Но грубо сколоченный, деревянный и серый хальмер теперь далеко — в самом начале урочища в верховьях скованной льдом реки. Несмотря на то, что старик жил отдельно от своего кочевого народа, его уважали настолько, что тело его оставили почивать там, где покоятся ненецкие предки. Старое кладбище в страшном лесу… Анур всё время поправлял Ника, говорил, неправильно так называть. Да какая разница, оторопь всё равно берёт, что от места, что от традиций.
Множество детских, уже трухлявых, прогнивших, больше остатков, чем гробов, развешенных высоко на деревьях, словно кто-то огромный, но имевший весьма уродливый вкус, пытался украсить чужими детьми свой маленький сад. Потому, наверное, и зовут этот лес просто — страшным. И больше никто никогда не придёт сюда навестить старика, да и к лучшему это — зачем лишний раз беспокоить хозяйку этого места. Пусть слушает мерные скрипы прогнивших своих украшений под тихую музыку ветра, пусть пересчитывает, засыпая, тонкие белые кости, пока их ещё не сожрала такая же древняя земля.