Но все прекрасные мгновения жизни когда-нибудь омрачаются жестокой необходимостью вернуться в реальную жизнь и продолжать или закончить всё то, что было ранее начато. Так и в это утро, после спокойного, оживляющего тело и сердце секса, Владу пришлось мыслями вернуться к жене — после душа, который он также принимал со Светой вместе, мужчина одевался и обратил внимание на выключенный ещё вчера телефон.
Он даже боялся представить, сколько же увидит пропущенных вызовов, когда его включит.
Конечно, Света заметила тот взгляд и ту растерянность, с какими он смотрел на тёмный экран. В какой-то момент к ней даже вернулось былое неверие в то, что Влад её любит, а вместе с неверием и отчаяние. Но Влад быстро сунул телефон в карман пиджака и, притянув Свету к себе, успокоил:
— Я просто не стану с ней говорить здесь — ни к чему тебе слышать наши скандалы. Но я хочу, чтобы ты помнила — вчера я был искренен, и слово своё я сдержу. — Он приподнял лицо любимой чуть вверх, чтобы заглянуть ей в глаза и убедиться, что она ему верит. — Тебя предстоящий кошмар всё равно коснётся — Марина не из тех женщин, которые отпускают или уходят, сохраняя своё достоинство и гордость. Но ночевать я сегодня, да и во все следующие ночи, приеду к тебе. Хорошо?
Света кивнула, говорить она не могла — слишком много эмоций рвалось на поверхность, и непрошеными слезами — сплошь смеси счастья и страха — встал в горле ком.
— Тогда я сейчас ухожу, но вечером жди меня.
Но уйти, расстаться на целый день было невероятно сложно. Лишь несколько раз повторённое «я люблю тебя», позволило, наконец, расцепить руки.
Закрыв за любимым дверь, Света ещё какое-то время стояла, прислонившись к ней лбом. Собирала силы, чтобы прожить сегодняшний день. Собирала силы, чтобы пережить ближайшие месяцы — они просто не могут быть простыми, и дело не только в Марине.
Когда стоять так надоело, оторвалась от двери и увидела Ябне — та вошла в коридор неслышно, какими-то невесомыми шагами, и не решалась потревожить печаль, прорисованную в пространстве застывшей позой сихиртя.
— Давно тут стоишь? — спросила Света, улыбнувшись краем губ.
Ябне отрицательно качнула головой. Уже после этого, вспомнив вчерашнюю теплоту хозяйки и оттого набравшись смелости, поздоровалась.
— Пошли пить кофе, — ответила ей Света и, приблизившись, обняла за плечи, увлекая девушку за собой на кухню. — Ты мне расскажешь, почему так вчера меня боялась? Что там за сихиртя у вас такие водятся, на меня похожие?
Всё это произносилось бодрым, почти весёлым тоном, чтобы вселить в гостью немного уверенности и поднять ей настроение.
— Ты будешь кофе или чай?
— Чай, — отозвалась Ябне и уже через минуту обнимала ладошками горячую чашку.
Ещё вчера Света оставила девушке смену одежды, заметив, что та, в которой приехала Ябне, совсем не удобна и выглядит весьма и весьма странно. Комплекция у женщин была одинаковой, разве что Света была выше своей гостьи. Но выше — не ниже, подвернуть рукава не проблема.
На стол Света выставила кроме чая абсолютно все сладости, которые имелись на её кухне. Пустели постепенно чашки, пустели коробки с вазочками, горка блестящих конфетных обёрток росла, а две женщины, разные как день и ночь, вели неспешную, ничего не значащую беседу. Обеим было хорошо и спокойно, хоть обе же и понимали, что долго не смогут прятаться за карамелью конфет и старыми сказками, рождёнными одним из народов суровых северных мест.
Звонко пиликнул Светланин телефон. Она подняла его с подоконника и прочла сообщение от Влада: «Люблю тебя. Уже скучаю». Не улыбнуться Света не могла, но, подняв глаза на свою гостью, решила, что хватит медлить.
— Ябне… ты прости меня за то, что мне придётся сказать, но… будет, наверное, лучше, если ты услышишь всё от меня. Ник, он… Он вчера женился. И поверь, ты вовсе не опоздала, — Света боялась того, что может увидеть слёзы Ябне, что не сможет её успокоить, что зарыдает сама.
Но девчонка сидела, словно каменная, ни мускул на лице не дрогнул. Не блеснули глаза, выдавая, что треснуло, надломилось внутри. От этого неестественного, почти потустороннего спокойствия девушки Свете стало нехорошо.
«Зачем я говорю ей про свадьбу? Зачем? Вдруг Влад ошибся, и вовсе нет там любви? Да мало ли, зачем ей понадобился Ник?», думала Света, глядя на застывшую в своём пугающем спокойствии гостью.
— Ябне, ты слышала меня? То есть, конечно, слышала. Я… Ты, вообще, зачем Ника искала?
— Он бы и не смог со мной быть, — отмерла девушка. Голос её был тих и так же спокоен, как и выражение на лице. — Не про него наше место проклятое. Он бы не смог там. А я — здесь.
— Ябне, о чём ты? — казалось Свете, что ничего она не сможет понять ни из фраз, роняемых Ябне без злобы, без боли, ни из поведения девчонки — разве так себя ведут влюблённые девочки, узнавшие о свадьбе любимого?
— Всё очень правильно происходит. Каждому своё место. Дед мой говорил, когда с мамой спорил, что глупости всё это, будто сам человек лепит свою судьбу — он может её он может с ней развлекаться, считая себя строителем или кем там, только в пределах того, что ему предначертано.
— Да что ты несёшь?! — не Ябне, а Света не выдержала. — Ты его вообще, хоть любишь? Ты зачем приехала? — спрашивала у девушки и ругала себя сразу же, как задавала вопросы — разве ж об этом просил Влад говорить?
Но в этот момент, глядя на такую, совсем не похожую на вчерашнюю пугливую Ябне, Света хотела, очень хотела сказать, что нужно бороться, ехать, бежать к Нику в тот самый отель, где сейчас только посыпаются решившие заночевать за городом гости. Где в белой, празднично-белой постели наверняка ещё спят в обнимку после весёлой и, может, даже бурной ночи тот самый, ради которого Ябне здесь и его молодая жена.
Вовремя вспомнила — не ей советовать. Разве сама боролась? Нет, три года ждала. Не рассчитывая ни на что, ждала, надеясь лишь, что когда-нибудь освободится от ненужной своей неудачной любви. И обещала — к другому повернуть разговор обещала.
— Прости, — уже совсем другим и совсем не громким тоном попросила у Ябне прощения. — Не знаю, к чему я это…
— Не извиняйся, ты-то ни при чём, — ох, глаза-угли пронзительные. Нет, вовсе не глупая девочка из дремучей-дремоты сидит перед Светой. Всё она понимает, и тщетность понимает любых попыток. Как она вчера говорила? Всё понятно, потому, что ты сихиртя.
— Я думала… думала, мне придётся тебя утешать… Хочешь вина?
— А ты утешай, мне, ведь, и в самом деле плохо. Не смотри, что я сижу, будто бесчувственная.
— Прости, я…
— Не извиняйся, сказала же.
— Не хочешь знать, на ком он женился?
— А разве это что-то изменит? Ник для меня остался недостижимым и непостижимым человеком, однажды забредшим в наши враждебные людям края. Разве нужно из-за моих глупых надежд и мечтаний дёргать его, портить им жизнь?
— Просто… вдруг он тоже…
— Хочешь сказать: любит меня? Я буду тешиться тем, что он чувствовал это ко мне хотя бы в течение нескольких дней. Прав был мой дед — не разжалобить духов чувствами. Для них чувства уже не имеют значения.
На несколько минут на кухне повисла тишина. Понятное дело, Ябне вообще ни слова больше произносить не хотелось — хотелось уйти обратно в спальню, укрыться с головой одеялом и перележать, переболеть в темноте и духоте эту страшную правду. А ещё лучше — мигом вернуться домой. Туда, где никто посторонний не станет смотреть на тебя так внимательно, как эта сихиртя, не станет искать в твоём лице и глазах отголоски боли — такую же ждали реакцию?
А ждали-то зачем? Чтоб увериться, но в чём? Да и не верится, что зла желала сихиртя, что отыгрывалась за далёкого предка. А открываться до конца всё равно не хочется. Лучше уж увезти в свой старый дом свою нераскрытую тайну.