Про «сложную ситуацию» в семье Лешка рассказал Екатерине Андреевне сам. Они сидели на кухне и пили чай. Он рассказывал так, как будто не про себя говорит. Спокойно и отстраненно. Только главное. Без подробностей.
Лешка был цирковым ребенком. Родился в опилках. Цирковыми артистами были его родители. Отец занимался эквилибристикой, мать танцевала в балете. Лешка тоже выходил в манеж. Ему десять лет было, когда он неудачно упал. Ничего серьезного. Не считая страха. Он боялся крутить сальто назад. Терял ориентацию. Отец его заставлял, Лешка становился серым, убегал и отсиживался в подсобке. Отец вытаскивал сына из подсобки, возвращал в манеж. Но Лешка опять серел и убегал. А потом умерла его мама – молодая и красивая. Быстро и мучительно. От рака. Лешке тогда было тринадцать. Отец начал пить и почти потерял работу. Пить бросил, но работа появлялась от случая к случаю. Они что-то продали, обменяли и переехали в Китайку – Лешкин отец не мог жить в квартире, в которой умирала его жена. Так же как Екатерина Андреевна не смогла жить на Пятницкой.
Екатерина Андреевна погладила Лешку по голове и пошла спать.
– А за тебя отец не волнуется? Он не против, что ты у нас живешь? – спросила Алла.
– Да нет, он и не заметил, наверное.
– А почему ты меня к себе в гости не приглашаешь?
– Тебе у нас не понравится.
– Откуда ты знаешь?
– Хорошо, завтра после школы зайдем.
На следующий день Алла с Лешкой зашли в десятый подъезд, поднялись на шестой этаж. Лешка открыл дверь. Две комнаты, огромный коридор. Пахнет кошачьей мочой. Из угла в угол пронеслось что-то серое.
– Это Тихон, кот, – сказал Лешка, – лучше не разувайся. Он гадит в обувь. Не могу отучить.
Лешка взял тапочку и швырнул в том направлении, в котором скрылся Тихон.
На стене в коридоре висел огромный черно-белый портрет.
– Это твоя мама? – спросила Алла.
– Да, пойдем. Чай будешь?
Алла шла по коридору и чувствовала на себе взгляд женщины с портрета. Алла где-то читала, что так смотрит Мона Лиза в Лувре. Проходишь мимо, а она следит за тобой взглядом. Женщина с портрета тоже так смотрела. У Аллы мурашки побежали по коже.
На кухне был другой запах. Алле показалось, что клопов. Хотя она не знала точно, как пахнут клопы.
– Чем у тебя так странно пахнет? – спросила Алла Лешку.
– Не знаю.
Алла взяла со стола коробку овсянки. Открыла. Сверху – овсянка как овсянка. Алла засунула в коробку палец, перемешала и высыпала немного хлопьев себе на ладонь. По ее ладони ползли маленькие белые червячки. Алла зажала рот рукой и побежала в туалет – ее вырвало. Лешка кричал ей из кухни, что сваренные червяки червяками не считаются.
Они сидели в Лешкиной комнате, когда в квартиру кто-то пришел. Лешка напрягся и покраснел.
– Кто это?
– Отец, наверное.
Судя по звукам, Лешкин отец пришел не один. С женщиной.
Алла с Лешкой сидели на диване и молчали. В стене над диваном торчал огромный гвоздь. На гвозде висел нос. Красный. На резинке. Обычный клоунский нос. Краска потрескалась. Резинка была связана узлами в двух местах. «Это мамин. Она в нем выступала», – сказал Лешка и опять замолчал. Из соседней комнаты послышались приглушенные звуки – равномерные удары в стену. Лешка опять резко покраснел, что при своей природной рыжине делал мгновенно. «Пойдем к тебе», – сказал шепотом он. В коридоре Алла увидела Тихона, который пристраивался в огромную, чуть ли не сорокового размера, с выдавленной косточкой, туфлю гостьи.
Они сдавали экзамены. Впереди было лето и последний класс – выпускной. Лешка забежал к Алле вечером.
– Алка, поехали в лагерь! – закричал он. – В Эстонию. Клево?
– Я не люблю лагеря. Я была один раз – в осетинском, – ответила Алла.
– Да ты что? Это же в Эстонии. И лагерь не пионерский, а трудовой. Можно денег заработать. Сегодня списки составляли. Я тебя вписал. Только там нужно разрешение от родителей. Может, мне Екатерина Андреевна напишет?
– Не знаю, сам у нее и спроси.
Лешка побежал на кухню, где Екатерина Андреевна пекла шарлотку.
– Лешенька, пирог будешь? – спросила она.
– Буду, Катьандревна, напишите мне разрешение в лагерь. Им все равно от кого. А отцу долго объяснять. Ему сейчас не до этого.
– Какой лагерь, Лешенька?
– Трудовой. В Эстонии. Можно денег заработать. Полдня – на грядке, полдня свободен.
– А где именно?
– Под Таллином. Не помню, как эта деревня называется. Я и Алку записал. Только она отказывается.
– Не знаю, Лешенька, не уверена, что это хорошая идея.