Улан кивнул и поинтересовался:
— А мы вообще где находимся?
Сангре мгновенно стушевался, явно придя в затруднение от, казалось бы, вполне безобидного вопроса, почесал в затылке, и, неопределенно покрутив пальцами в воздухе, выдавил неуверенно:
— Ну, скажем, в деревне Липневке, в колхозе «Лесная глухомань».
Загадочный ответ друга удивил. Ладно, название. С ним понятно — капитан Блад в очередной раз изгаляется. Но Улан за несколько месяцев проживания в этих краях вообще ничего не слыхал ни о каком колхозе. Или Петр имел в виду что-то другое? Об этом он и спросил, заодно уточнив, как они сюда попали.
— Да обычным макаром, — отмахнулся Петр. — Девица, что отсюда сейчас вышла, неподалеку от нас охотничьи ловушки проверяла, вот и… Вначале испугалась, убежала куда-то. Я уж подумал все, труба нам с тобой. А она, оказывается, в деревню за помощью ломанулась — брата приволокла и прочих мужиков. Поначалу, правда, они нас за московских раз… — он осекся и махнул рукой. — Словом, неважно. Позже разобрались и к себе в деревню доставили. Но тут вот какая петрушка получилась… — протянул он, но продолжать не стал и вновь умолк, сосредоточенно разминая в руке хлебную крошку, прихваченную со стола.
— А почему меня в райцентр не отправили? — воспользовавшись паузой, поинтересовался Улан. — Я, конечно, не привереда, но медицина здесь поставлена как-то… допотопно, не находишь?
— Болит? Где? — встревожился Петр.
Улан неопределенно поморщился. Раны действительно болели, но терпимо. Да и боль была эдакая тупая, щадящая. Словом, все в порядке, но… Он вспомнил подозрительного вида повязки, сомнительные настои, хранящиеся в закопченных горшках, и… повторил вопрос насчет райцентра, заодно осведомившись, знает ли о том, что с ними произошло, его дядька.
— Да погоди ты с дядькой, — поморщился Сангре. — Лучше скажи, тебя здесь ничего не смущает? Ну, мебель, сама изба, земляной пол, одежда местного народца, мои лохмотья, в конце концов?
Улан молча кивнул. К сказанному другом он мог бы добавить кучу вещей, отнесенных им самим к странностям, но не посчитал нужным, поэтому отделался одним словом:
— Многое, — и поторопил Петра. — Давай, не тяни. Чувствую же, что какая-то гадость у тебя на языке.
— Гадость, — скупо подтвердил Сангре. — И немалая. Вообще-то мне бы попозже тебе ее выложить, когда ты совсем оклемаешься, но ты ж народу вопросы неправильные начнёшь задавать, и хуже того, сам отвечать неправильно станешь, — и самокритично добавил: — Как я поначалу. Потому и придется просвещать тебя прямо сейчас. Если кратко, то расклад у нас получается хреновый. Судя по всему, мы нарвались своими задницами на клизмы радикальных неприятностей!
— И в какое дерьмо мы с тобой угодили на сей раз? — спросил Улан.
— Увы, старина, — непривычно грустно откликнулся его друг. — За сравнение с тем, что с нами приключилось, дерьмо — это повидло, и влетели мы по самое не балуй. Но вначале, в качестве прелюдии: все, что я тебе сообщу, никакой не розыгрыш, как бы тебе ни хотелось считать иначе. И крыша у меня не поехала. Да и ты и сам небось чуешь, что я серьезен, как никогда. А теперь молчи и слушай. — он помедлил и, набрав в грудь побольше воздуха, словно собрался нырять, выпалил: — Думаешь, я почему тебя ни разу татарином не назвал?…
Уже после третьей фразы Петра Улан, невзирая на слабость, чуть не засмеялся. Да и как иначе? Ну какой здравомыслящий человек поверит, что он попал в прошлое. Причем не на год-два, от этого бы и Улан не отказался — глядишь, подправили бы кое-что в своей жизни — а почти на семьсот лет назад. Некоторое время он сочувственно смотрел на друга, но, наконец, не выдержав, перебил его:
— Ты в своем уме?
— Я и сам поначалу подумал, что того или разыграть меня кто-то пытается, — честно признался Сангре. — Но глазам-то своим еще не разучился верить. Смотри, что получается, — и он стал загибать пальцы, приводя неотразимые доводы.
Получалось и впрямь не ахти. Во-первых все местные жители, включая детей и стариков, говорили на древнерусском. Во-вторых, сам розыгрыш получался слишком накладным — построить средневековую деревню — удовольствие не из дешевых, и потом, когда бы кто успел это сделать.
— А видел бы ты, какими глазами они на содержимое наших рюкзаков смотрели. Ну разве хлеб проигнорировали — они свой пекут, а касаемо перца, сахара, конфет… Даже этикетками не побрезговали. Только чай цейлонский не очень восприняли. Мол, у них смородиновый лист душистее.
— А про карабин что говорили? И про часы с биноклем?
— Дабы не смущать народ обилием иноземных вещей, я часики закопал.