Примерно через час крик ужаса прорезал комнату. Диана села и включила свет. Перри тоже сидел – побелевший, с широко раскрытыми глазами. Она подбежала к нему:
– Перри, Перри, дорогой мой, что случилось?
Он вцепился в ее руку:
– Я падал. И как будто мое падение прервалось здесь, в темноте. Я уже в порядке. Это просто плохой сон.
– Ну же, ну, все хорошо, – успокаивала его Диана. – Погоди всего минуту. Я оставлю свет. – Она отошла и быстро вернулась с чашкой той же насыщенной ароматной жидкости, которую он пил накануне. – Пей медленно.
Он прикоснулся к ее руке:
– Ди, я понимаю, что веду себя как ребенок, но не могла бы ты немного побыть со мной?
– Конечно, Перри.
Когда он допил, она легла рядом, обвила его руками и положила его голову себе на грудь.
– Теперь просто расслабься и лежи спокойно. Ты в безопасности, и я тебя не оставлю.
Через несколько минут Перри снова мирно спал. Диана подождала немного, затем, стараясь его не потревожить, отстранилась и села. Она помассировала затекшую руку, разгоняя «иголочки», и наблюдала за лицом Перри. После долгого ожидания она наклонилась и поцеловала его в губы, быстро и нежно. Он улыбнулся во сне. Затем она вернулась на свое место на диване. Теперь настала ее очередь пытаться заснуть. Почему она его поцеловала? Как глупо. Она не была влюблена в него. Разумеется, нет. Она не знала его и не испытывала к нему сильного физического влечения. В дикарей в любом случае не влюбляются. А он, по сути, был именно дикарем. Хотя не вел себя как дикарь. И все же человек, рожденный в первой половине двадцатого века, не может быть для современной девушки подходящим компаньоном. Он ведь будет наверняка эмоционально нестабилен. Он это уже продемонстрировал своим громким криком в ночи. А ведь бояться ему было нечего. «Но что, если бы я упала и разбилась насмерть?» – задумалась она. Он не был мертв, нет! Но думал, что умер. Да нет, и не думал. Все было очень запутано. Он выглядел таким одиноким, таким болезненным! А когда потом уснул, то стал казаться таким юным, что она растаяла. Вот в чем дело, это просто было сочувствие, она поцеловала его точно так же, как пушистую макушку Капитана Кидда, когда вытащила шип из его лапки. Просто сочувствие. Но зачем она уговаривала его остаться, пока он обвыкнется? Для этого ведь есть специальные учреждения, более опытные и намного лучше подготовленные, чем она. Вот черт, почему она сразу не сдала Капитана Кидда, когда он впервые стал мяукать под дверью и требовать внимания? Диана, ты дурочка, и любое животное, ребенок, мужчина или женщина выгонит тебя из собственного дома, стоит им только захотеть! Разве не построила она этот дом для уединения? Разве не переехала сюда, чтобы обнажать свою душу и исследовать ее без свидетелей? И как теперь это делать? А какие у него интересные глаза! И все же он не смотрел на нее, только иногда встречал ее взгляд. Может ли быть, что он не считает ее красивой? Или она уже просто стареет? Или женщины в 1939 году были красивее, чем нынешние? А что, если ему так кажется? Ну и что, если кажется? Уж ей это точно неинтересно!
Диана встала и сделала себе чашку успокоительного, выпила, нашла на диване новое место, свернулась в клубочек и уснула[4].
Глава четвертая
На следующее утро Диана проснулась с ощущением, что день будет хороший. Она потянулась и довольно зевнула. Приподнявшись, она увидела Перри – растрепанного и все еще спящего. Она посидела неподвижно, а затем на лице ее появилась улыбка. Конечно, вот оно что. Ее более не одолевали сомнения и дурные предчувствия, как ночью. Напротив, помогать потерянному мальчику казалось правильным, уместным и весьма приятным. Тихонько напевая, она отправилась в ванную комнату приводить себя в порядок и готовиться к новому дню. Возможно, она дольше обычного провозилась с прической. Как бы то ни было, прошло довольно много времени, прежде чем она ступила, порозовевшая и довольная, в гостиную. Она бросила взгляд на Перри, сказала себе, что он еще спит, а затем принялась готовить все для завтрака, стараясь не шуметь. Вскоре ее прервал голос из-за спины:
– Доброе утро.
– Ой, ты меня напугал. Доброе утро, Перри. Хорошо спал?
– Да, но, послушай, ты великолепно выглядишь! Диана смутилась и опустила глаза:
4
Диана в детстве часто переезжала. Оба родителя любили ее и интересовались ею, а она, по счастью (или, возможно, вследствие этого), испытывала к ним уважение и сердечную привязанность. И отец и мать предпочитали бессистемное, не дающее гарантий обучение, которое ребенок получает от заинтересованных родителей, предположительно, более научному и определенно более системному обучению, которое ребенок проходит в наших центрах развития. Ее отец большую часть жизни занимался техникой в сфере питания и был человеком богатого воображения и значительных организаторских талантов. Ему мы обязаны, частично или полностью, существованием целого ряда удобств в наших домах. Он изобрел саморазогревающийся контейнер для еды и сподвиг других развить его до существующего уровня, когда контейнеры стали настолько дешевыми, что их можно использовать один раз и тут же выбрасывать. Около сорока лет назад, будучи ассистентом инженера «Кулинарной компании» (предшественницы «Юниверсал фудз»), он начал первое движение за натуральные текстуры в синтетических белках. Еще будучи молодым человеком, он уволился и основал компанию «Амброзия, лтд», чтобы дать возможность двум химикам, не считая денег, работать в лаборатории. С результатами мы каждый день встречаемся за обедом – это сосиски, никогда не знавшие свиней, и крепкий бульон из пробирки.
Едой его интересы не ограничивались. Его неприятное противостояние с Поленским на тему преимуществ гравюр, исполненных сухой иглой, и существующего кислотно-термального процесса помнят все поклонники этого эзотерического вида искусства. Его утверждение, что современный человек лучше своих далеких предков-дикарей приспособлен справляться с дикой природой голыми руками, причем на всех уровнях – и физическом, и умственном, и эмоциональном, – вызвало целую бурю споров, достигших своей зрелищной развязки в год его практического опыта на необитаемом острове в южной части Тихого океана. В это приключение он взял с собой Диану, тоненькую девочку десяти лет. Его триумфальное возвращение – современного Крузо, крепкого, здорового, гордого собой, – известно всем мальчишкам-романтикам и стало основой многочисленных постановок, написанных, срежиссированных и сыгранных юными мужчинами.
Мать Дианы была человеком не столь ярким, но не менее важным для развития характера девочки. Она работала хирургом и происходила из династии хирургов и целителей. Спокойная и хладнокровная, с длинными тонкими костлявыми руками, более выразительными, чем ее бесстрастное лицо, она казалась отстраненной от окружающего мира и лишь тогда была живой, когда ее чувствительные деликатные пальцы пересекали грань между жизнью и смертью. И хотя заниматься танцами девочку поощрял отец, именно мать настояла, чтобы Диана продолжала учебу, пока не достигнет достойного результата – собственного стиля.
Диана росла то с одним родителем, то с другим и, наконец, с двумя одновременно, когда их непохожие занятия позволяли вести семейную жизнь. Ее мать отбирала учебные записи для формального базового образования и культурного ориентирования ребенка. Отец дополнял эту программу небольшими экскурсиями в культурные и промышленные центры, чтобы придать реальности тому, что она узнавала из записей. По настоянию матери Диана, будучи подростком, два года прожила в Центре развития, чтобы испытать на практике реальность социального самоуправления и понять, чем живет основная масса населения.
Идеальной была эта среда или нет, Диана цвела и росла, была не просто здоровой и сильной, но отличалась гибким и не стесненным условностями умом, характером радостным и свободным от скуки, памятью, сохраняющей огромные объемы информации, и навыками, достаточными для разумной интеграции в общество. Возможный недостаток ее характера, если это вообще недостаток, заключался в том, что она быстро проникалась симпатией на эмоциональном уровне, легко чувствовала боль и печали других людей. Из-за этого она не смогла пойти по стопам матери и стать хирургом – ей не давалась отстраненность, необходимая, чтобы защитить хирурга от эмоционального натиска страданий пациентов. Эта уязвимость слишком легко затягивала ее в эмоциональные отношения, особенно с противоположным полом. Когда ей не было еще двадцати лет, она испытала огромную боль в результате любовной связи с молодым поэтом, больным циклоидным неврозом, вероятно психического происхождения. Он стал одержим ее танцами и покончил с собой, наблюдая за кульминацией одного из ее эмоциональных номеров. Конечно, легко говорить, что он не должен был находиться на свободе, однако читателям, как и автору, хорошо известно, что наши превентивные диагнозы не являются безошибочными и что мы не можем позволить себе рисковать нарушением обычаев, на которых основана наша свобода.
Как бы то ни было, для Дианы это чуть не стало катастрофой. Физические последствия, естественно, дали о себе знать, учитывая ее характер: и истерический гастрит, и нарушенный метаболизм, разумеется; нервный срыв был гораздо сильнее. Мгновенный переход к интровертности, избыточная застенчивость и ужас перед танцами – таковы были основные симптомы. Отец бросил все, чем в тот момент занимался, и поспешил к ней, устроил разборки с медиками относительно ее лечения, сотворил бедлам и в итоге умыкнул ее, чтобы вовлечь в полугодовой шумный аттракцион, не оставляющий времени на раздумья. Ближе к концу этого срока лишенное воображения «красивое молодое животное» соблазнило ее вернуться к нормальной половой жизни. Она быстро устала от любовника, а он от нее, и однажды утром она проснулась и почувствовала себя полностью исцеленной и жаждущей не только танцевать, но и наслаждаться миром и населяющими его людьми.
Болезнь Дианы, возможно, не усилила ее способности танцовщицы, но расширила ее горизонты. Ее по-прежнему очень интересовал танец, и она твердо верила, что это самое живое и самое личное из всех искусств, однако она теперь чувствовала себя не только исцеленной, но и взрослой, и в ней проснулся живой интерес к жизни, ко всем знаниям, ко всей культурной модели. А ее репутация танцовщицы все возрастала, хотя для нее танец все больше становился лишь средством, дающим возможность более полно насладиться мириадами других аспектов жизни. –