Дзингу надо перестраивать каждые двадцать лет. Деньги выделял император. Последние девяносто лет венценосцам самим не хватало, поэтому обе части имели жалкий вид. Храм богини Тоёукэ сгорел много лет назад и до сих пор не был восстановлен. Осталась только конюшня, в которой стояли две её лошади, на которых, наверное, отвозила по ночам приготовленную пищу хозяйке. Готовили в одной из хижин, которых было несколько десятков на огороженной территории. Огонь зажигали трением. Ингредиенты выращивали на полях за забором. Имелась и своя винокурню (или сакэкурня⁈). То есть богиня Солнца была не дура приложиться.
Во внешнюю часть мы даже не стали заглядывать. Двигаясь строго по заросшей травой середине дороги, мы добрались до реки. Мне пришлось разуться и пересечь реку вброд, совершив ритуальное омовение, а Афонсу Гомеша перенесли в паланкине, двигаясь очень осторожно, чтобы случайно не вывалился и не осквернился языческим обрядом.
Храм богини Аматэрасу был скромен до безобразия: никаких украшений, идолов, только кипарисовые столбы, перекладины, конёк и доски пола, потемневшие от времени — просто открытая площадка под двускатной крышей с толстым слоем рисовой соломы, сравнительно свежей, наверное, прошлогодней. То есть священнослужители подновляли его в меру сил и возможностей. Это были в основном старики и пожилые люди, лишь четверо лет тридцати и два подростка. Все в белых одеждах, точнее, желтоватых от времени и стирок. Они с бесстрастными лицами смотрели на иезуита, который вылез из паланкина, поднялся в храм по трем деревянным ступеням, которые были почти во всю ширину строения, и начал там демонстративно плеваться. Спектакль, как догадываюсь, исполнялся для носильщиков, чтобы поведали односельчанам, что новый бог круче старых. Священнослужителей Афонсу Гомеш вряд ли переубедил. Для них он был намбандзином — варваром с юга.
Я всегда относился с уважением к людям, стойким в своих убеждениях, даже если считал их неверными. Наши заблуждения — наша радость. Поэтому повернулся к служителям храма, улыбнулся смущенно и показал жестами: мол, просите убогого, не ведает, что творит! Если бы я начал убивать их, удивились бы меньше, наверное. Теперь им придется биться над неразрешимым вопросом: все ли намбандзины — это намбандзины? Уверен, придут к выводу, что есть плюющиеся черные (брюнеты) и немного воспитанные белые (блондины).
5
Поскольку город Исэ располагался у подножия невысокого холма, на котором высился замок (дзё) рода Китабатакэ, то обозначался словом дзёкамати (призамковый). Главная улица вела к главным воротам крепостного сооружения, непривычной для европейцев и азиатов формы. Это была окруженная рвом с подъемным мостом, высокая каменная платформа, по краю которой надстроили деревянные стены, обмазанные нуригомэ — толстым слоем штукатурки. В центре платформы находилась пятиярусная, сужающаяся кверху, деревянно-штукатурная башня (тэнсю), напоминающая пагоду, где жили и хранили припасы. На выступающих частях шатровых крыш (иримоя-хафу) каждого яруса, крытых черепицей, были симметрично надстроены мансардные окна (чидори-хафу), похожие на закрытые небольшие шалаши, а на углах — сятихоко — деревянные позолоченные рыбы с мордами тигров, защищающие от пожаров, которые об этом не знают. Что интересно, если противник преодолевал стены, тэнсю не защищали, как в Европе донжон, поскольку в военном плане сооружение довольно хлипкое, а поджигали и бросались в последний бой. В этом случае сятихоко, наверное, обязаны были раздувать пламя. Первые, более широкие, замковые ворота вели в квадратный дворик масугата, где в военное время даймё пересчитывал воинов до и после атаки, а в мирное гости оставляли оружие и лошадей. В боковой стене были ворота поуже, которые выводили во внутренний двор. Если враги врывались в масугата, то оказывались на открытом пространстве под обстрелом сверху, пока проламывали вторые ворота.