Увлечённость-то Пьянова строительством и решила дело, когда Никита Ильич вдруг бухнул ему:
— А не хотите ли стать североамериканским масоном?
Анатолий Львович смущён был немало и усомнился, отчего же непременно североамериканским? Не лучше ли вступить в братство в родном Отечестве? Однако услыхав, что «истинные вольные каменщики» готовы поделиться сокровенными секретами зодчества, загорелся:
— Это нужно нам нынче. Нельзя отказаться!..
При переговорах с американцами возникло затруднение. Те были рады-радёшеньки принять в ряды своего братства двоих русских вместо одного. Но вот загвоздка. Кандидату полагается пройти испытательный срок прежде, чем он заслужит право посвящения в ученики. Тут Никита Ильич, к церемониям, тем паче заморским, относившийся равнодушно, взял грех на душу: чувствительно наступил Пьянову на туфлю, чтобы молчал, и соврал не моргнув глазом:
— Мой товарищ глубоко постиг масонские истины. Лично по моей рекомендации он принят учеником в русское братство, в котором состою я сам. Посему господин Пьянов вполне достоин стать подмастерьем любой ложи мира.
Хозяев объяснение устроило.
Болотину, как мастеру, не полагалось проходить церемонию посвящения. Внеси первый взнос, поклянись соблюдать устав ложи и хранить её секреты — и свободен. Пьянова принимали с соблюдением положенных ритуалов и в присутствии русского мастера. Обряд прошёл суше и будничнее, нежели такой же в ложе отечественной. Пока товарищ его трепетал от противоречивых чувств, Никита Ильич скучливо озирался по сторонам: скорее бы перешли к делу!..
— Обманным путём проникнув в братство, не уверен, могу ли я теперь считать себя настоящим масоном, — растерянно поделился впоследствии Пьянов.
— Можете. Не сомневайтесь. В чём обман? Не занимался ли я с вами всю дорогу? Мне тут обещан патент на открытие ложи. Посему смело считайте, что первое посвящение приняли от меня. Без ритуала — не обессудьте, по-походному…
Новоявленные североамериканские братья сразу после посвящения приступили к делу: принялись показывать и рассказывать русским, как устроен особняк, где проходила церемония.
Никите Ильичу привелось в своей жизни работать самые разные жилища. Шалаш из еловых веток для лесной ночёвки. Хитро устраивается костёр у входа так, чтобы дымом от сырых веток тянуло внутрь шалаша — отпугивало мошку. Если дымило исправно, встаёшь с головной болью, если костёр потух — скоро поднимаешься опухшим от укусов. Прочное бревенчатое зимовье ставили на крутом речном берегу. Настоящую юрту собирал вместе с телеутами. И материалы сооружений ему были любопытны, и внутреннее устройство.
Между тем ничего принципиально нового в устройстве помещений особняка, предназначенных для собраний ложи, он не нашёл. Кто из масонов не устраивает в домах своих потайных комнат для проведения ритуалов, кто не хранит в тайнике полузапретных книг, вещей для проведения обрядов да предметов, наделённых якобы особой силой — так называемых движимых драгоценностей? Хозяева привели и расчёты расположения тайников, включая толщину стен, и варианты отделки. Они представляли известный практический интерес, но в России другие материалы для строительства, и расчёты, соответственно, тоже свои.
Затем русских членов Ложи истинных вольных каменщиков повели наново знакомиться с городом. Показывали здания, украшенные масонской символикой, но и из этого новости для русских братьев не получилось. Внимательный к мелочам Болотин и влюблённый в масонство Пьянов и прежде при прогулках по улицам самостоятельно приметили циркули с наугольниками, молотки, звёзды да заключённые в треугольник лучистые глаза на иных фасадах. Масоны Нового Света жили вольготно: откровенно заявляли о себе на каждом углу. Хозяева особенно напирали на то, что отмеченные символами дома отличает особая добротность постройки и цемент чрезвычайно крепок.
«Будто школяры», — думал русский о североамериканских братьях. Никита Ильич не скрывал скуки. Либо Моллисон со всеми его товарищами — болваны, возомнившие себя великими строителями и конспираторами, либо его самого за простака держат и подлинных секретов не раскрывают.
Истинные каменщики были, несомненно, патриотами своей молодой страны и гордились своим юным городом, отчасти выстроенным собственными руками. Глубоко сокрушались об уроне, нанесённом ему пожаром, который устроили англичане, бессильные одержать честную победу на поле боя, зато гораздые, подобно Герострату, сжигать великолепные здания и книжные сокровищницы. Русские тайком переглядывались, пряча печальные ухмылки. Улучив момент, Пьянов шепнул Болотину: