Николаю понравилось, как верно подмечено.
— Встречал.
Удивительные вышли посиделки с незнакомым господином на старом деревянном крыльце в заброшенном саду посреди Москвы. Алексей Кондратьевич говорил с Николаем как со старым, испытанным приятелем; открыл душу без навязчивости и надрыва. Будто не желал замечать стоявшие между ними сословия, возраст, образование. Неужели вовсе не с кем больше ему делиться своими мыслями?
— Ну, пойдём, займёмся делом! — вдруг прервал себя Алексей Кондратьевич. — Не то не успеем по домам до полуночи. Отец будет недоволен.
Николай снова подобрался: ведь о характере дела он до сей поры так и не получил внятного представления.
Крепкая длинная верёвка, которую лично захватил Алексей Кондратьевич, чтобы спуститься в подвал, не понадобилась. Помещения, интересовавшие его, находились не совсем под землёй, а в полуподвальном этаже, окна которого выходили на заброшенный тёмный задний двор. На этот скрытый от глаз прохожего цокольный этаж вела внутри дома узкая лестница, состояние которой оказалось вполне приличным.
Николай помедлил у лестницы, прежде чем спуститься: хотелось бы всё-таки знать цель.
— Алексей Кондратьевич, вряд ли лепнину мы там найдём! — заметил с подвохом.
Москвич замер, помолчал. В темноте его лицо было не разглядеть: свет фонаря выхватывал лишь лестничный проём. Затем наниматель рассмеялся:
— Остёр ты на язык! Маешься, ходишь вокруг да около, а нет бы спросил напрямую, за каким чёртом я тащусь ночью в чужой подвал! Боишься?
В данный момент Николай находился в самом невыгодном положении, чтобы гордо объявить: «Я — человек честный!» Ежели тут творится беззаконие, то пристукнет его милый собеседник — и дело с концом. Поэтому Николай промолчал.
— Не бойся! Мы не сделаем ничего дурного. Мне нужно осмотреть и обмерить помещения, чтобы понять замысел архитектора. Я строитель по образованию и нынче взялся изучить архитектуру особняков московского ма… московского ампира.
Для доказательства своих намерений Алексей Кондратьевич открыл саквояж и посветил в него фонарём. Там, помимо верёвки, обнаружились рулетка, пара каких-то измерительных приборов да тетрадь с карандашом.
Николаю сделалось страшно неловко. Но не оттого, что в мыслях очернил подозрениями порядочного человека: человека он же не знал. А от того, что Алексей-то Кондратьевич доверился ему, незнакомому парню из низов, безоговорочно. Ведь и Николай имел все возможности пристукнуть его — забрать деньги, снять дорогую одежду, часы, забрать инструменты. Иной за один только американский электрический фонарь укокошит.
— Давайте я первый спущусь — проверю, целы ли ступеньки, — смущённо пробормотал Николай и, не дожидаясь ответа, поспешил вниз.
Вся дальнейшая работа была нудной и однообразной: растянуть рулетку, придержать её конец, подержать фонарь, пока Алексей Кондратьевич чертит в тетради и заносит туда цифры. Или просто стоять без дела с тетрадью в руке, пока Алексей Кондратьевич пристально рассматривает с фонарём каждую пядь стены, или мощённый камнем пол, или задумчиво глядит в потолок. Хорошо ещё, что обмеряли не все помещения, а лишь три-четыре, которые Алексей Кондратьевич выбирал, сверяясь со схемой, что находилась при нём, аккуратно вычерченная на белом листе.
Мысленно он от времени до времени принимался производить вычисления: его интересовала толщина стен. Николаю привелось разок поправить ошибку Алексея Кондратьевича в умножении с долями. Тот глянул на помощника с удивлённым уважением:
— Где ты выучился так ловко считать?
— В одноклассном народном училище по ведомству Министерства народного просвещения, — отрапортовал Николай.
— А, в земской школе. Три класса окончил?
— Четыре. Как раз по-новому устроили, когда я учился уже… Я выдержал экзамен успешно и получил свидетельство! — похвалился Николай.
В душе при этом шевельнулась тревога: пять лет прошло с той поры, потрачено напрасно. Сам читал кое-что, старался вникнуть, но это — не то. Вспомнит ли он прежнюю науку, сможет ли когда-нибудь учиться так же успешно?
— А дальше учиться не думал?
Ишь, будто мысли прочитал!
— Очень хочу.
Алексей Кондратьевич собрался было расспрашивать дальше, но передумал: время поджимало. Видно, батюшка его крут, если и взрослого держит в строгости.
— Хорошо. Мы позже поговорим ещё об этом.