Когда я, наконец, выбралась из-под соломы, чихая и отряхиваясь, то услышала хохот Яра.
— Да-а, госпожа наместница! А что ба стало с тобой, будь это живое существо, а не чучело? — сказал он, давясь от смеха. Но увидев, что я готова была распустить нюни от стыда и обиды, подошел ко мне, пытаясь, видимо, приободрить меня, произнес:
— Ладно, не горюй! Для первого раза неплохо уже и то, что ты не покалечилась.
— Да?! — воскликнула я, чуть не плача. — Если бы я была ранена в бою с соломенным чучелом, это было бы уже слишком!
Мне было стыдно и досадно до слез из-за того, что я оказалась совсем никудышной ученицей. Я не чувствовала той уверенности в руках, о которой толковал мне Яр, и потому удары мои были неуклюжи и совершенно безопасны для кого бы то ни было. Меч был скован из прочнейшей, но в тоже время чрезвычайно легкой стали. Наверное, сердобольный и, судя по всему сочувствующий мне, Мастер Сыч нарочно изготовил оружие под мою хлипкую комплекцию. Таким невесомым клинком тяжело было наносить действительно опасные удары. Но будь он тяжелее хоть на пару килограмм, я, к стыду своему, очевидно, не смогла бы его долго даже держать в руках.
Размышления вслух продолжались обычно до темноты. Яр рассуждал о природе ратного дела, о секрете дамасской стали и о моей неспособности перенять его мастерство. Последнее было видно даже непосвященным в ратное дело горным гномам. Они исподтишка посмеивались надо мной, а я делала вид, что не замечаю этого. А что еще мне было делать?
— Будь у меня больше времени, дочка, ну, хотя бы год или два, ты многому могла бы научиться, — не совсем уверенно сказал Отшельник после трех учебных дней, не давших результата. — Но за столь короткий срок это невозможно. Тем более, что, прости, способностей у тебя никаких…
Я виновато улыбалась ему, думая, что не смогла бы обучиться ничему подобному даже за три года. Дело в том, что я не чувствовала опасности в соломенных чучелах, не могла представить их в роли своих врагов, каких-нибудь чудовищ, угрожающих мне смертью или… Гавра. От одной мысли о том, что мне придется защищаться от его тяжелого меча с красной жилкой на рукояти, мне становилось не по себе. Я пыталась гнать от себя подобные фантазии, которые, впрочем, вскоре вполне могли стать явью.
Я прогостила у Яра шесть с половиной дней и все это время осваивала лишь приемы защиты, но не нападения. Отшельник считал, что если мне удастся отразить первую атаку врага и продержаться несколько минут, то это уже будет большой удачей. Он не верил в меня, и я не надеялась на свои силы. Теперь он сам выступал в роли нападающего, но ведь и он для меня не был врагом. Я по-прежнему была неловкой и постоянно промахивалась. Лишь однажды мне удалось четко отразить удар, хотя мне самой показалось, что это получилось случайно.
Однажды вечером пятого дня я снова отрабатывала приемы защиты вместе с Отшельником. Внезапно он резко остановился, и плавно отошел в сторону. Я от неожиданности пролетела по инерции и рухнула в кучу соломы. Когда же я выбралась оттуда, собираясь спросить Яра, уж не новый ли прием какой пожелал он таким образом мне показать, то увидела своего пращура стоящим в глубокой задумчивости. Он часто впадал в продолжительное молчанье, так что я не удивилась и, усевшись на поверженное чучело, стала ждать, до чего же на этот раз он додумается и какую глубокую философскую мысль мне выскажет. Но на этот раз я услышала нечто, что удивило меня и несколько насторожило:
— Я думаю, ты все-таки можешь попытаться одолеть Гавра. Но меч тебе в этом не поможет.
— О чем ты? — спросила я и почувствовала, как во мне снова просыпается надежда.
Яр снова что-то смекнул про себя, нахмурился и сказал:
— Я знаю, что Гавр признает лишь равный, честный бой. И, возможно, он не станет биться с тобой. Ты для него слишком слабый соперник. Ты некрепкий человек, да еще девчонка. Вот на этом тебе нужно сыграть.
— Конечно, он не станет со мной биться, Яр, — снова приуныла я. — Я ведь не смогу оказать ему никакого сопротивления. Он просто перережет мне горло и вся недолга.
— Нет. Он не сможет сделать это так просто. Ты неверно о нем судишь.
— Хочешь сказать, он проявит благородство по отношению к человеку или… к женщине?
— Или к ребенку. Сколько тебе лет?
— Семнадцать. Почти.
— Он не станет убивать тебя.
— А если Хозяин прикажет ему? Тогда, мне кажется, он не будет колебаться.
— Лютый Князь, на самом деле, не такой уж и кровожадный. Но, честно говоря, я ни за что не поручусь.
Добавили мне его слова хоть каплю надежды, я и сама не могла понять. А Яр снова впал в задумчивость, а когда вышел из нее вдруг вскочил и зашагал по пещере.
— Решено! — воскликнул он. — Я сам буду защищать тебя! И пусть я навлеку на себя гнев Лютого Князя, но тебя в беде не оставлю! Или в нас не течет одна кровь?!
— Ты сума сошел, Яр!
— Я уже решил!
— Хочешь, чтоб я весь оставленный мне остаток жизни чувствовала себя виноватой?
— Твоей вины тут никакой не будет!
— Я не приму от тебя этой жертвы!
— Не перечь мне! Или я не твой дед?!!
— А граница? Ты забыл о ней?!!
Но он, старый упрямец, стоял на своем. Весь вечер я потратила на уговоры и увещевания. Мне было тяжело осознавать, что я снова должна готовиться к смерти. Но теперь выходило, что я потащу за собой в могилу своего деда. Я чувствовала неловкость, вину, страх. Я уговаривала его как могла, прилагая все свое красноречие. И к ночи мне все же удалось уговорить Яра не вступаться за меня без самой крайней нужды. Он выглядел недовольным и раздосадованным, но я, поняв, что должна взывать к его долгу, напомнила ему о рубежах Дремучего Мира, которые должны были остаться без защиты в случае, если он ринется мне на помощь. Отшельнику был доверен самый опасный участок границы.
Я стала собираться домой на следующее утро. Мне тяжело было прощаться с вновь обретенным родственником, единственной родной душой здесь, в этом чужом и враждебном мне мире. Кроме его и Трои у меня не было здесь родной души. Я отворачивалась в сторону и не смотрела ему в глаза, когда обращалась к нему или он о чем-то меня спрашивал. Я не хотела показывать своих глаз на мокром месте. Яр, как мне казалось, тоже был чрезвычайно сосредоточен и излишне суетлив. На него это было непохоже, и я сделала вывод, что и он таким образом пытается скрыть свои истинные чувства. Но когда я хотела уже было распрощаться насовсем, с трудом сдерживая слезы, один из гномов донес, что к границе приближаются гости: мужчина на коне, упырь и огромный пес.
— Это Гавр, — догадалась я сразу. — Он, наверное, идет по моему следу!
— Не нравится мне это, — сказал Яр, срывая со стены свой лучший меч. — В долину они еще ни разу не заходили.
— Наверное, они нашли место нашей стоянки, и Цербер взял след.
— Нет, я приказал уничтожить все, что говорило о вашем пребывании здесь. Если ты только не обронила что-нибудь по дороге.
— Нет, я ничего не роняла. Если только… Ах, черт! Феньки!
— Что?!
— Я оставляла свои браслеты по дороге сюда, чтоб не заблудиться, — виновато проговорила я.
— Час то часу не легче! — вскричал Яр. — Да они прямехонько приведут их сюда. Похоже, придется принимать бой.
— Прости, я совсем забыла о них! Черт бы меня побрал!
Он забегал по пещере, срывая со стен боевое снаряжение: кольчугу, шлем, щит. Я носилась за ним по пятам и молила:
— Не надо, дедушка, ты же себя выдашь!
— Теперь уж все равно.
— Не показывайся ему раньше времени. Я знаю, что делать!
Я кинулась ему наперерез и встала на его пути к выходу.