— Том, пожалуйста, не начинай.
— Я понимаю, сейчас не место и не время. Но пример Росса и Демельзы, которые после всех этих лет по прежнему счастливы вместе, наводит меня на мысль... позволяет надеяться... Почему мы тоже не можем быть счастливы? Одно лишь твое слово, дорогая Кьюби.
Она вздохнула.
— Прости, Том. Ты знаешь, что очень дорог мне, но... я больше никогда не выйду замуж.
— Но прошло ведь столько времени, — произнес он с мольбой в голосе.
— Не для меня. Кажется, будто прошла только пара недель. Нет, Том, я дорожу твоей дружбой, но между нами не может быть ничего большего. Прошу, не надо снова об этом.
Он разочарованно кивнул.
— Да, разумеется. Но если ты когда-нибудь передумаешь…
— Я не передумаю. А теперь, извини, мне нужно к Ноэль и ребенку.
День приближался к концу, когда Кьюби, Ноэль, ее муж Питер и малютка Шарлоттой отправились в прелестный коттедж Кьюби на окраине Бодмина. Ноэль и Питер решили задержаться еще на несколько дней, прежде чем вернуться домой в Плимут.
Они добрались домой уже к закату, и с облегчением сошли из экипажа. Кьюби улучила минутку полюбоваться садом.
Она заразилась страстью к садоводству от Демельзы, и почти все мальвы и розы перекочевали сюда из Нампары. Нынче легкий ветерок дул с пустошей, наполняя воздух их ароматом.
Ее экономка Дорри зажгла свечи и стала хлопотать на кухне, и к тому времени как они скинули с себя дорожные плащи, уже подоспел чайник и тарелка с горкой свежеиспеченных булочек.
Малютка Шарлотта большую часть пути проспала, убаюканная покачиванием экипажа, но в итоге проснулась и теперь хныкала, требуя еды.
— Пойду-ка я спать, мама, — сказала Ноэль, — эта маленькая мисс не успокоится, пока не поужинает.
— Я пойду с тобой, — заявил Питер. — Мы можем взять чай наверх.
— Конечно. Спокойной ночи, дорогие. — Ноэль подставила щеку, и они поцеловали ее, пожелав доброй ночи. — Я поднимусь к себе чуть позже.
Оставшись одна в гостиной, она перенесла чашку и свечи на письменный стол. Открыв крышку, она достала лист превосходной писчей бумаги, чернильницу и новое гусиное перо — все еще предпочитая их новомодным стальным перьям, хотя и пользовалась ими для обычных записей. Но для писем — нет, это должно быть только гусиное перо.
Аккуратно макнув его в чернила, она стряхнула лишнее и начала выводить четким, округлым почерком:
Мой любимый Джереми!
Ну вот, мы и добрались домой в целости и сохранности. День прошел чудесно, хотя, признаюсь, я немного утомлена. К счастью, погода выдалась на редкость хорошей, так что большую часть времени мы провели в саду.
Твоя мать выглядела ослепительно. Это оказалось полнейшим сюрпризом для нее — твой отец так умело держал все в секрете. Обычно от нее ничто не укроется!
Было столько людей, и многих из них ты, разумеется, знаешь. Фицрой Сомерсет, он крепко сдружился с твоим отцом, а также Ричард Уэллесли, он очень похож на брата, но совсем не такой напыщенный. А еще несколько наших старых друзей из Брюсселя: ты помнишь Гарри Бошана и Тома Грегора?
Малыш Джереми такой милашка, но мне кажется, что наша Шарлотта куда милее. Хотя, конечно, я говорю это как ее бабушка. Тебе тоже непривычно думать, что мы уже дедушка и бабушка? Кажется, совсем недавно Ноэль и сама была ребенком в коротком платьице с лентами в волосах!
Жаль, что мы не смогли остаться на фейерверк, Шарлотту пора было везти домой. И по правде говоря, мне кажется, Ноэль устала сильнее, чем хотела показать... В конце концов, после родов прошло совсем мало времени.
Разумеется, я много раз видела фейерверки, но это всегда так весело. Хотя было бы намного веселее, если бы ты был с нами. Ты знаешь, как мне тебя не хватает, я навсегда останусь твоей любящей женой,
Кьюби.
Она помедлила мгновение, еще раз перечитывая письмо, затем осушила его песком и осторожно сложила. Сняв с шеи тонкую серебряную цепочку с маленьким ключом, она потянулась к шкафу за письменным столом.
Кьюби открыла дверцу и достала деревянный ящичек наподобие тех, в которых армейские офицеры хранят небольшие личные принадлежности во время сражения. Она отомкнула замок, откинула крышку и положила письмо рядом с другими, что она написала: сотни писем, некоторые уже пожелтели от времени.
Закрыв и заперев ящичек, она спрятала его обратно в шкаф и задула свечи.
— Спокойной ночи, дружок, — прошептала она и тихо пошла в спальню.
На Нампару спускался долгий летний вечер. В затененной долине птицы начинали позднюю песню, синева моря, угасая, превращалась в серую дымку. Длинные ленивые волны шептались, накатывая на песок пляжа Хендроны.
В десять вечера длинная факельная процессия — несколько десятков молодых людей из окрестных селений — с громким пением под аккомпанемент импровизированного оркестра из двух скрипок, флейты и барабана начала свой путь вверх по холму.
Остальные потянулись следом — даже знатным гостям хотелось увидеть зрелище, в котором местные с таким рвением принимают участие. Некоторые молодые люди описывали широкие круги факелами, и кольца огня загорались на фоне углубляющейся синевы неба.
Огромный костер сложили на гребне холма, на руинах Уилл-Мейден, старой шахты, которая полностью выработалась задолго до рождения Росса. Из ее камней методисты построили молельный дом, а руководил им брат Демельзы Сэм.
Несколько лет назад Сэма призвал к себе Создатель, как он сам бы выразился, и теперь молитву вознес его преемник Джо Биллингс. Это стало частью традиции, ведущей начало от языческих костров праздника летнего солнцестояния.
В молодости Джо слыл одним из самых лживых и беспутных парней в деревне, зачинщиком травли Певуна Томаса. Но брак с Ханной Карн, дочерью Джона, брата Демельзы, исправил его так же успешно, как когда-то брак с благочестивой вдовой Чегвидден укротил пьяницу-отца Демельзы.
Конец молитвы стал сигналом, и факелы взметнулись к костру. Огонь легко занялся, и пламя осветило счастливые лица собравшихся.
Костер сложили из старой шахтной крепи и плавника из бухты Хендрона, а сверху прикрыли все это зелеными ветками боярышника и явора. Когда языки пламени взметнулись ввысь, к Демельзе шагнула рыжая дочка Милли Мартин и протянула букет из трав и цветов.
— Пожалуйста, мэм, будьте нашей Цветочной королевой, — произнесла она, приседая в реверансе, который оттачивала целую неделю.
Демельза улыбнулась, принимая букет. Хорошие травы — зверобой, бузина и клевер, и травы злые — крапива и плющ. Она много раз присутствовала на празднике солнцестояния, и уже неоднократно бывала Королевой цветов, а потому хорошо знала древние корнуольские песнопения, хотя понятия не имела, что они значат:
Otta kelmys yn-kemysks
Blesyow, may fons-y cowl leskys
Ha’n da, ha’n drok.
С последними словами она бросила букет прямо в середину костра. Затем дети, которым позволили остаться, и молодежь в праздничной одежде взялись за руки и без передышки начали водить хороводы вокруг костра и петь старинные народные песни — «Милый мой соловушка», «Жаворонок» и «Ласковый ветер».
На протяжении всего вечера продолжался непрерывный круговорот между костром и остатками празднества, прихваченными из сада. И когда рекой полились эль и вино, кое-кто из местных мелкопоместных дворян, а за ними и гости рангом повыше, добродушные и слегка захмелевшие, начали присоединяться к танцующим — и были приняты с тем же радушием.
— Устала? — поинтересовался Росс, обнимая Демельзу за талию.
— Ничуточки, — она положила голову ему на плечо.
— Кажется, всем очень весело. И фейерверк начнется через минуту.
Фейерверки каждый год покупали Эдвард и Клоуэнс, в дар жителям деревни. Запуском руководил Аарон Нэнфан, который обычно отвечал за насос на Уил-Лежер. Вскоре небо озарили ракеты и змеи, гербы и екатерининские колеса — пурпурные, розовые, желтые и зеленые — и танцоры замерли, любуясь и ахая от восторга.
И наконец, когда луна серебряной монетой поднялась в ночное небо, скрипучий оркестр завел безудержную джигу корнуольского танца, и вскоре почти все присоединились к хороводу вокруг костра.
Шаги были достаточно простыми — три прыжка и подскока, три вращения с партнером и снова прыжки и подскоки. Все начиналось достаточно спокойно, но это было обманчивое впечатление — чем дольше играла музыка, тем быстрее становился танец.
Росс успел завершить всего один круг, когда больная лодыжка заставила его остановиться и сесть, и Демельза была рада последовать его примеру. Внезапно у нее перехватило дыхание, что часто случалось после сильной прошлогодней простуды, хотя ей и в голову не приходило жаловаться.
Костер постепенно стал угасать, пока наконец не превратился в сноп искр. Горящие угли тускнели, и люди начали расходиться — местные семьями и маленькими группами шли в окружающие деревни, а прочие гости во временное жилье в лучших домах округи.