— Это пустяки.
— И плащ твой выглядит так, словно его протащили сквозь изгородь.
— Споткнулся на лестнице. Ничего страшного. — Он обернулся и задул свечу. — Давай спать.
— Ладно. — Демельза прижалась к его плечу. — Спрошу у Гарри.
— Он ничего тебе не расскажет.
— Я думала, что рассказывать нечего.
— Тебе бы быть адвокатом.
Он легким поцелуем коснулся ее макушки. Хотя Росс отсутствовал меньше недели, он соскучился по жене. По свежему аромату ее волос, нежной мягкости ее щеки рядом со своей, знакомым изгибам любимого тела рядом с собой.
Да, теперь он останется дома.
Когда подошло к концу лето, кашель Демельзы вернулся — на самом деле, он и не уходил, просто стал полегче от теплой погоды. Но к ноябрю ей уже не удавалось скрывать кашель от Росса, и он настоял на том, чтобы опять пригласить доктора Лиддикоута.
Тот тщательно выслушал ее грудь и несколько раз простучал.
— Есть признаки легочной лихорадки, — глубокомысленно объявил он. — Отчетливо слышно воспаление справа. Я вынужден выписать отвар барбариса, желтокоренника и имбиря — это уменьшит инфекцию и поможет уснуть. И кроме того, я оставлю рецепт особенного бульона. В диете нужно уменьшить количество мяса, пациент должен находиться в тепле, и никакого волнения.
— Спасибо, доктор, — ответил Росс, глядя вслед Лиддикоуту, удаляющемуся от входной двери.
Сказать по правде, он доверял ему не больше, чем старому Тому Чоуку, но у этого хоть нет привычки говорить «мы» вместо «я». Вот если бы он мог вызвать Дуайта...
— Что он сказал? — спросила Демельза, когда Росс вернулся в гостиную.
— Спать побольше, и много бульона.
— Жду не дождусь.
Прошли недели, но улучшение не наступало. К ним каждый день приходили Гарри и Рейчел с маленьким Джей-Джеем, и Харриет стала частым гостем в доме. Как-то днем в середине декабря Росс столкнулся с ней, спускавшейся с лошади, когда сам прибыл в двуколке из поездки в Труро.
— День добрый.
— И тебе хорошего дня. — Она протянула поводья конюху Джему Картеру. — А я на минутку, проведать нашу больную. Как она?
Росс выпрыгнул из двуколки, глаза у него потемнели.
— Да без улучшений. Я написал Белле и Клоуэнс, чтобы они обязательно приехали на Рождество.
Она взяла его за руку с нежностью давнего друга.
— Дорогой, ты опасаешься, что все так серьезно?
— Не знаю. Она так редко хворала, но в этот раз...
Они прошли в старую гостиную, где у очага в кресле-качалке сидела Демельза и вышивала крошечный сюртучок для Джей-Джея. Росс склонился над ней, поцеловал в лоб, потом подкинул еще кусок угля в очаг.
— Харриет! Как мило, что ты заглянула, к тому же погода такая холодная.
— Совсем нет, вообще-то, довольно мягкая в сравнении со снежной прошлой зимой.
— Садись. Хочешь чая? А ты, Росс?
— Позже. Мне нужно сходить на шахту, в контору, но я вернусь часа через полтора, не позже.
Он бросил быстрый взгляд на Харриет, угадывая ее мысли. С ее последнего визита прошло всего полторы недели, но даже за этот короткий срок Демельза заметно ослабла, бледная кожа щек горела нездоровым румянцем, глаза казались огромными на исхудавшем лице.
Демельза всегда отказывалась, когда Росс предлагал написать ее портрет, но когда они в последний раз были в Париже, все же дала согласие сделать миниатюру. Теперь она висела в библиотеке. Контраст между портретом и тем, как сейчас выглядела жена, был таким болезненным, что Росс старался не заходить в ту комнату.
Ослепительно улыбаясь, Харриет опустилась на бархатный диванчик.
— Ну, дорогая, как ты себя чувствуешь?
— Не так уж плохо, разве что этот противный кашель. Но я думала, ты сейчас на охоте.
— Мы выезжали вчера. Должна сказать, меня никогда особо не вдохновляла охота на севере графства, но несколько раз у нас получалась весьма оживленная травля.
— Я рада, что ты решила переехать сюда, — Демельза отложила шитье и позвонила в колокольчик, чтобы Бетси подала чай. — Когда вы жили в Труро, мы почти не виделись, в Кардью — еще меньше.
— Ох, что касается Труро, я была счастлива его покинуть, — сдержанно улыбнулась Харриет. Клянусь, там с каждым днем все больше вони и шума. А Урсула его, разумеется, любит — это ближе всего к ее драгоценному банку. Что до Кардью, то, дорогая, я в жизни сильнее не радовалась, чем когда дом продали. Да и что бы мне делать с тридцатью комнатами? Тем более, мой дорогой супруг счел нужным оставить мне столько, что едва хватает на жизнь.